Алексей Моторов - Преступление доктора Паровозова

Вместо ответа я пожал плечами и тоже закурил. До конференции оставалось полчаса, сегодня я примчался на работу ни свет ни заря, в семь с копейками. А сначала хотел вообще как метро откроется, но еле себя сдержал. И так может подозрительным показаться мое излишнее рвение. Поэтому я еще к своим больным в палату заглянул, маленький обход провел, конечно, без особого смысла, лишь перебудил всех. Но теперь с чистой совестью можно в реанимации торчать, а то Маринка сменится скоро, а мне всякие вопросы с ней утрясти нужно.

— Моторов, ты чего конфеты не ешь? — удивилась Маринка и ближе подвинула кулек. — Сашка привез. Все откармливает меня, как поросенка.

Было трогательно смотреть, как Маринкин муж Саша приезжает на каждое ее суточное дежурство с чем-то вкусненьким. Если не успевал вечером, то, как сегодня, с утра перед работой.

Я его понимал: коль у тебя такая жена, отпускать ее из дому, тем более на всю ночь, надо иметь нервы крепкие. Маринка была худенькая, изящная, небольшого роста, с короткой стрижкой. В свои тридцать с копейками похожая скорее на подростка, чем на замужнюю даму с ребенком. Родственники больных, наталкиваясь на нее, нередко говорили:

— Девочка, ты нам доктора позови!

Взгляд ее пронзительных синих глаз приводил в смятение добрую половину мужского коллектива, включая и сотрудников кафедры. Маринка лихо, как камикадзе, гоняла на своей «восьмерке», держала дома несметное количество зверей, дымила как паровоз и была при этом очень толковым врачом. Родом она была из забытой богом сибирской деревушки, из тех, что не найдешь ни на одной карте. За это, за острый язык и насмешливый тон в женском коллективе у нее была кличка Сибирская язва. Маринка знала и не обижалась.

Год назад один наш доктор из Туниса по имени Али уж совсем было поплыл от нее умом. Он, не мигая, смотрел на Маринку своими блестящими, черными, будто маслины, глазами, читал стихи и приглашал в ресторан. Месяц читал по-арабски, затем месяц по-французски. Маринка хохотала, но в ресторан не шла. На третий месяц Али сдался. Когда Маринка показывалась в коридоре, он тоскливо смотрел ей вслед и, если рядом кто-то был, цокал языком и печально произносил:

— Э-э-э! Правду у нас говорят: красивая жена — чужая жена!

Вчера я так толком и не заснул. Хорошо хоть, успел добраться домой еще до одиннадцати, то есть до объявленного накануне комендантского часа. В абсолютно пустом метро я был единственным пассажиром. Рома, который вроде уже спал, вдруг пробудился, прошлепал в прихожую и сообщил, что их секцию борьбы с сегодняшнего дня переименовали. Из «Пролетарского самбиста» в «Пролетарский дзюдоист». Смешно.

Лена принялась рассказывать всякие новости, как им всем на работе дали три дня отгула, путь на «Полежаевскую» проходил у многих мимо мятежной Пресни. А я сидел молча, ужинал, не чувствуя вкуса еды, понимая — нужно что-то делать. Но что?

Этим фильмом, «Будни медицины», все-таки больше пугали. Я уж настроился на что-то кошмарное, думал, мертвецов всяких покажут, реки крови, кучу инвалидов на костылях. А там просто было три сюжета. Беременная женщина, один мужик с переломом ноги, а второй, как я понял, с инфарктом. Вот этому, с инфарктом, помочь не смогли, его какой-то электрической штукой били прямо в грудь, отчего он подскакивал, но потом все врачи от кровати отошли и отвернулись. Понятно, не спасли, очень жалко.

Кто тогда так придумал, никто уже и не помнит, но документы у абитуриентов в Первом Меде решено было принимать только после того, как они предъявят талон о просмотре фильма, который демонстрировался каждый час в аудитории кафедры анатомии. Мне так и сказали:

— Дуй сначала на кафедру анатомии фильм смотреть, может, посмотришь да и передумаешь.

Как будто я знаю, где эта самая кафедра. Пришлось поискать, правда недолго. Аудитория была такая полукруглая, как римский амфитеатр, внизу небольшая сцена, а сбоку — трибуна, это для лектора, значит.

Перед тем как погас свет, я успел прочитать слова, нацарапанные среди прочих других на деревянной столешнице:

Ничего себе, а я как раз именно на этот самый фармацевтический факультет и собрался, меня дядя Вова уговорил. Он когда узнал, что я собираюсь на лечебный поступать, целую неделю звонил, возмущался и в трубку кричал: