Пэт Конрой - Обрученные с Югом

Айк с Бетти приотстали футов на десять. Монахиня у окна не сводила с нас ястребиного взора. Сначала мы со Старлой молча ходили по впавшему в спячку, затаившемуся саду. Благодаря тому, что моя мать питала страсть к цветам, я понимал, что нас окружает скрытый от глаз мир корней, клубней и семян, который со временем взорвется полыханием весны. Земля дремала и с безграничным терпением ожидала, когда побеги и стебли потянутся навстречу апрельскому солнцу. Пока же ничто рядом с дорожками, по которым мы бродили, не зеленело и не цвело. Сад отдавал неизбежную дань закону увядания. И мы молча мерили шагами это сонное царство.

— Мне нужно поговорить с тобой о Найлзе, — нарушила молчание Старла, когда мы свернули на тропинку, делившую сад пополам.

— Что с ним?

— Что-то не так. — Старла была явно расстроена. — Он слишком много времени ошивается с Чэдом. Бетти права: это пугает.

— Просто он по уши влюбился во Фрейзер. Так что нет ничего удивительного.

— И еще, — покачала головой Старла. — Раньше Найлз все мне рассказывал. У него не было от меня секретов. А теперь появились. Он что-то скрывает.

— С чего ты взяла?

— Я знаю это. Я готова кровью расписаться вон на той стене. — Старла показала на стену часовни из бурого кирпича, примыкающей к приюту Святого Иуды.

— Ничего, Найлз знает, что делает. Он не пропадет. И ты это понимаешь лучше всех.

— По выходным его никогда не бывает. Он встречается с Фрейзер, а потом они идут куда-нибудь вместе с Чэдом и Молли. Ты ведь знаешь, что Чэд и Молли помирились?

— Да, конечно. В школе они так тесно прижимаются друг к другу, что между ними не просунешь даже листка папиросной бумаги.

— Мне всегда кажется подозрительным, когда парочка выставляет свою страсть напоказ. Такое впечатление, будто они делают это для отвода глаз. Пытаются что-то скрыть.

— Не знаю. Я с Молли никогда не доходил до такой стадии. Вообще ни до какой не доходил.

Она кивнула, черные глаза остались непроницаемыми. Не успел я спросить, о чем она думает, как Старла ошеломила меня. Она подняла руку, притянула меня за подбородок и поцеловала в губы. И это был совсем даже не сестринский поцелуй. Этот поцелуй я ощутил всем телом, вплоть до пальцев ног.

— Тебе ведь хотелось поцеловать меня, правда, Лео? — отодвинувшись, спросила она. — Тебе понравилось?

Ошарашенный, говорить я не мог, только кивнул.

— Почему бы нам не влюбиться друг в друга? — Старла рассмеялась и положила руки мне на плечи. — Будем как Найлз с Фрейзер. Как Айк с Бетти. Держу пари, нам будет так же хорошо, как им. Посмотри-ка туда.

Я обернулся и увидел, что Айк и Бетти слились в страстном объятии, не размыкая ни рук, ни губ.

В центре сада рос раскидистый дуб, ему было лет сто, должно быть. Я надеялся, что он укроет влюбленных от надзирательницы, которая не покидала своего поста в библиотеке, но пронзительный свисток рассек воздух. Айк и Бетти неохотно отодвинулись друг от друга и продолжили прогулку, даже не держась за руки, только широко улыбаясь всему миру. Старла права: они были счастливы.

Мы со Старлой поспешили к ним. И вчетвером обменялись заговорщическими улыбками.

Бар у Большого Джона был маленький — вполне мог поместиться в железнодорожный вагон, и когда мы пришли, там было полно курсантов из Цитадели. Среди них действительно не было ни одного чернокожего, и Айк бросил на меня такой взгляд, словно я привел его на линчевание. Затем подошли сразу двое чернокожих курсантов, Чарльз Фостер и Джозеф Шайн, — первые чернокожие, поступившие в Цитадель. Они обрадовались, узнав, что Айк благодаря футбольным достижениям получил стипендию для учебы в Цитадели. Мы подсели к ним за столик во дворе. Бар бурлил — курсанты, среди которых было много «плебеев», [116] «Плебей» — прозвище курсанта первого курса военной или военно-морской академии. роились и гудели, как пчелы. На другом конце небольшого дворика я заметил Чэда с Молли и Найлза с Фрейзер. Они сидели за столом еще с двумя парочками. Никого из этих четверых я не знал, но их загар свидетельствовал, что они не понаслышке знакомы с яхт-клубом и регатами, а рождественские каникулы привыкли проводить под кокосовыми пальмами на Мартинике. Народу у Большого Джона набилось так много, что начальник пожарной охраны забеспокоился — встал на входе и больше никого не пускал внутрь. Как Айк и предсказывал, слух о красоте Шебы уже распространился среди курсантов, словно вирус.

Из задней двери рядом с кухней в зал вышел Тревор и направился к фортепиано. Он заиграл гимн Цитадели, и все курсанты повскакивали с мест и, надев фуражки, вытянулись в струнку. Появилась Шеба и запела гимн хрипловатым, сексуальным голосом — в такой манере это произведение исполнялось впервые за всю историю Цитадели. Атмосфера в баре наполнилась смесью удивления и вожделения. Когда Шеба допела гимн до конца и все курсанты, сняв фуражки, начали размахивать ими, Тревор резко изменил тональность вечера, заиграв самый разнузданный вариант «Dixie», который мне доводилось слышать. Из-за всеобщего гула голос Шебы едва можно было разобрать. Но она быстро установила тишину, исполнив «We Shall Overcome» в своей интерпретации. Хорошее знание современной музыки являлось характерной чертой человека моего поколения, так что мы все оценили, как плавно она перешла к «American Trilogy», чтобы закончить «The Battle Hymn of the Republic», [117] «The Battle Hymn of the Republic» — «Боевой гимн Республики» — патриотическая песня-марш, служившая неофициальным гимном для северян в период Гражданской войны; позднее использовалась как песня протеста. под звуки которого большинство кадетов-северян снова повскакало с мест.