Юрий Черняков - Анклав

— Послушай, Колотов, — сказала Елена, когда они вышли из метро и пошли к дому пешком. — Или ты засунешь свои комплексы куда подальше, или я с тобой больше никуда не пойду!

— А ты заметила, как он посмотрел на меня, когда я привел в пример пачку сигарет? — остановился он.

— Господи… И как же он на тебя посмотрел?

— Как внештатный инквизитор, взявший подряд на поставку еретиков к воскресному аутодафе, — скороговоркой выдал он фразу, пришедшую на ум еще в гостях.

— Надеюсь, ты записал это на манжетах? — спросила она. — Или решил сразу выбить на скрижалях? А может, тебе там стакан не налили и потому ты полез в бутылку?

И, отмахнувшись, пошла дальше, но он остановил ее, схватив за рукав шубы и одновременно заметив краем глаза, как напрягались встречные мужики, прикидывая подвернувшийся шанс (сам бы напрягся: чем черт не шутит, вдруг обломится романтическое приключение под Новый год?).

И еще успел заметить: Елену заинтриговали их поползновения, а также его настороженность, и по выражению ее лица он заметил часто возникающее желание его позлить.

Между тем Ира, о чьем существовании они, пререкаясь, забыли, прошла дальше и теперь тоненько ныла, прижимая варежку к носу и пританцовывая от холода: да хватит вам, дома доругаетесь…

— До чего вы, мужики, смешные! — громко произнесла Елена после паузы, достаточной, чтобы ближайший из полночных ковбоев наконец сдвинулся с места на помощь прекрасной даме. Она демонстративно взяла супруга под руку, прижавшись щекой к его плечу. — Неужели ты забыл, как Исидор увел Машу у твоего пьянчуги Голощекина?

— Он такой же мой, как и твой, — пробурчал Колотов. — Напомню, если ты запамятовала, этот пьянчуга нас познакомил.

— Как интересно… — протянула Ира, взяв отца под руку с другой стороны. — А почему я об этом ничего не знаю?

— Вырастешь, еще не то узнаешь, — пообещала Елена. — Или ты, Саша, до сих пор считаешь, будто их разногласия сугубо эстетические?

— Ничего я не считаю… — буркнул он недовольно.

— Сева с тех пор ревнует своих бурсаков, вроде тебя, к Сиде, боясь, что тот вас тоже уведет, — вздохнула Елена. — Ладно уж, расскажу, как Голощекин познакомил меня с твоим папой. Это было на семинаре в Пицунде. Дядя Сева, по обыкновению, нажрался, встал на колени и позвал меня замуж. Я не знала, смеяться или плакать, а он вдруг стал рассказывать про несчастную любовь к Машеньке, которая ушла от него к Чуднову. Мол, из-за нее он так и не женился. А потом без всякого перехода сказал: ладно, я пень старый, но вот есть тут у меня один прозаик, недавно напечатали его повесть «Рекламация». Хочешь сосватаю? А я ее как раз только что прочитала…

— Тетю Машу я понимаю… — сказала Ира. — Дядя Сева грубый, а дядя Сидя добрый, хотя и зануда… Кстати, по вашему поводу я прочитала в одном журнале, какой должна быть современная элегантная пара: на сколько лет жена моложе мужа — на столько сантиметров он должен быть ее ниже.

— А там не написано: на столько больше он должен зарабатывать? спросила Елена. — Кстати, дорогой, несмотря на твое хамство, Исидор постоянно упоминает тебя в своих обзорах. А ты, как семинарист, до сих пор таскаешь Голощекину свои опусы.

Колотов промолчал. Если при многоученом Исидоре он чувствовал себя полным невеждой — слушал его недоверчиво, одним ухом, но при этом стараясь ничего не пропустить, — Голощекин постоянно ему вдалбливал то, что хотелось услышать: «Саня, лучше быть самоучкой, чем забивать голову хламом книжных и ненужных знаний». Словом, надоели оба. Им бы только поспорить.

Впервые он наблюдал их сшибку на творческом вечере одного молодого, но успевшего нашуметь писателя.

Началось с того, что, увидев опоздавшего Голощекина, Чуднов, пришедший с Машей, наотрез отказался занять свое законное место председательствующего. Поскольку президиум любого писательского собрания без харизматического Исидора выглядел безликим, все принялись возбужденно шушукаться, предвкушая скандал, о последнем споре вечных оппонентов на круглом столе в «Литературке», где дело дошло до взаимных оскорблений.

О теме спора уже никто не помнил. Запомнились лишь выражения, которыми обменялись обе стороны.

Тем временем Чуднова попросили сказать пару слов об авторе. Исидор сначала отнекивался, потом с места промямлил нечто добродушное и необязательное, ибо, по его признанию, далеко не все из написанного уважаемым автором он успел прочитать.

Голощекин дал себе слово сам, демонстративно отказавшись от трибуны и микрофона.