Владимир Ионов - …А родись счастливой

— До скорого! — крикнул вслед Игорь. — Хотя… до любого… Ты чего не в школе?

— А я мог? — пробурчал Васятка.

Из остатков «прежней роскоши» Игорь сгоношил какой-то обед, нехотя поклевал и похмелился тем, что нашёл. Потом занялся «обеспечивать аудиторию» на вечер, вызванивая по телефону знакомых, просил их «прихватить» кого-нибудь с собой. Некоторым сказал, что поднял цены на просмотр каждого фильма до пяти рублей, других просил притащить чего-нибудь «для разогрева». Набрав нужное число обещаний, довольный собой, но ещё не жизнью, как она у него пока складывалась, отвалился на диван.

— А я могу кого-нибудь позвать? — спросил Васятка.

— Только кто заплатит. А если тёлки, то старше восемнадцати…

— Где я тебе таких возьму?

— Значит, обойдёшься.

— Обойдёшься… Сам вчера Нинку в спальню таскал, она из девятого класса…

— Правда, что ли? Вроде, всё уже умеет…

Игорь включил телевизор, быстро перебрал несколько каналов. На один, проскоченный, тут же вернулся.

— Оппоньки! Гляди сюда! — крикнул Васятке. — Узнаёшь?

— Вроде, тётя Люба… Откуда она тут? Говорили — уехала…

— Она! Какой это канал?

— Написано же в углу: «Волна»!

Игорь на память набрал телефон Сметанина, попросил подсказать, как позвонить на «Волну». Почему-то вдруг взволновавшись, набрал нужный номер раз — занято, набрал второй раз — занято. На третий — ответили.

— Это Сокольникова у вас сейчас на экране? Откуда она взялась?

В трубке, видимо, ответили что-то вроде: «А кому, мол, это интересно?»

— Я — Игорь Сокольников! — с вызовом бросил он в трубку. — Нельзя её позвать к телефону?… Ладно, тогда передайте, чтобы она позвонила на наш домашний. — И продиктовал номер.

— Во, кого затащить-то бы сюда! — проговорил он мечтательно, продолжая всматриваться в экран.

Люба читала объявления. У неё были гладко забраны волосы, лёгкий румянец на скулах, мягкий, чуть глуховатый и какой-то трепетный голос. «Волнуется», — определил Игорь. Потом она с улыбкой объявила следующую передачу и исчезла с экрана. Игорь стал считать время до её звонка, отмеривая его стуком пальцев по подлокотнику. По счёту прошло уже три минуты. Позвонил сам. Раздражённо спросил, правильно ли записали номер? И опять принялся выстукивать секунды.

Пришёл Фимка Шалый. С порога велел притащить из кладовки ящик с «железом». Высыпал на стол грудку винтиков и гаек.

— Всё, что собрал у ребят… К тому времени, когда придёт второй контейнер, нам нужно как-то прорваться на «Нормаль». Там и этого добра будет навалом, и не из дома таскать продукцию. А то ведь возьмут и застукают… Чего молчишь?

— Я жду звонка, — отрезал Игорь.

Люба сама попросила, чтобы её немного подержали на объявлениях. Нужно было привыкнуть к небольшой студии, плотно заставленной камерами и мониторами, к яркому свету, бьющему со всех сторон. Надо было научиться за раз схватывать как можно больше текста, чтобы реже смотреть в стол и больше — в камеру. И ещё — заставить себя говорить на камеру так, будто беседуешь с конкретным зрителем, а не с оператором, пропадающим где-то за громоздким аппаратом.

А что делать потом? Кольчугина сразу предложила взять «Музыкальный привет!». Это когда набираешь несколько нарезок музыкальных номеров из видеотеки или архива, потом читаешь письма телезрителей, отбираешь интересные и ведёшь с их авторами беседу в эфире. Ну, и предлагаешь посмотреть и послушать то, что подобрала им. Хуже, когда в письме просят доставить им удовольствие от конкретного исполнителя. И не пишут, где его взять. А вдруг у студии нет такой записи? Вот именно!

— Тогда лезешь в фонотеку, находишь там обычную звуковую дорожку, под неё подбираешь любой видеоряд. И вся недолга! — объяснил Любе режиссёр музыкального вещания, молодой долговязый парень, голосом и манерами шибко напомнивший ей московского Жорика. Кстати, этого тоже все зовут не Константин, не Костя, а Костик. Видимо, у этой породы людей такое свойство, что иначе их никак не назовёшь.

— А если и в фонотеке нет такого исполнителя? — спросила Люба.

— Ещё раз читаешь письмо, оцениваешь его автора: стоит он твоих хлопот или нет. Если стоит, добываешь плёнку у знакомых, а нет — передаёшь ему привет от любимого исполнителя и говоришь, что когда-нибудь позже они услышат друг друга.

Да… На ЦТ в гримёрной было проще… Там не надо было чего-то искать, беседовать с камерой вместо живого человека. Видишь его в зеркале, а это почти — глаза в глаза. А, главное, всё теперь в записи, когда, кроме оператора — в студии и режиссёра — за стеклом, никого нет. По письму воображаешь себе одного человека, молодого, статного красавца, а там тебя слушает какой-нибудь вроде Славика Зверева… Но не бежать же из-за этого к Кольчугиной с просьбой отпустить обратно. Надо привыкать! Сначала — видеть в камере живого собеседника, потом — сочинять диалог с воображаемым автором письма.