Владимир Ионов - Гончарный круг

Заработала камера, и старик снова остановился.

— Ради бога, дядя Миша! Сделайте шага четыре назад и снова, как шли… Еще чуть назад. Стоп. Пошел!

Кто им сейчас командовал, Михаил Лукич не понимал — Денис ли, Василий ли. Да это и не важно. Его собрало всего, натянуло, и он перестал различать голоса. Он только чувствовал, как сзади нацеливается на него аппарат и боязливо ждал, что штука эта опять застрекочет. Это как на фронте раз было. Ехал с походной кухней. Поле голое, как стол, жарища. У дороги — одна разбитая машина колесами на сторону. Внимания на нее не обратил, потому что давно уж она тут торчит. Тишина такая, будто ничего живого на земле не осталось. И вдруг этот звук из-за машины: густой, частый, дробящий какой-то. И четыре шлепка об железо и об лошадиное мясо. Но все эти звуки были, когда он уже лежал на земле. А как он на ней очутился, какая сила скинула его с кухни? Вроде как спиной почувствовал вскинутое дуло. И глухота какая-то наступила. Кинул в машину гранату, а взрыв ее только видел — звука от него не было. И Кайзер бил копытом в землю, пыль и мелкую крошку из нее выбивал, а не слыхать, что бьет. Даже интересно стало: чего же это с ним сделалось, куда весь звук у него пропал? Ощупал голову, потер уши, посвистел, выругался — слышно. Так и не понял, что с ним тогда было. И теперь немота кругом, одна спина слышит, как Денис нацеливает сзади свой аппарат.

Сзади застрекотало. Михаил Лукич сбился с ноги, но все-таки прошел сколько-то шагов вперед. Камера смолкла. Денис догнал его, пошел рядом.

— Ну вот, начало есть. А вы чего это?

— Боязно, в спину-то стрекочет…

— Да ведь это не пулемет.

— А все одно нехорошо чего-то. Аж вот спину заломило.

— Ну, больше мы сзади не будем снимать.

Солнце подымалось быстро, будто торопилось к полдню. Когда вышли на гарь, оно уже было выше леса и раскалилось, поблекло, из лучистого стало слепящим и жарким.

— Ну, будет сегодня жару! Вона сушит как, вона колышет, — заключил для себя Михаил Лукич, оглядывая гарь.

В конце кочковатой поляны старик полез прямиком через жесткую траву, ругаясь, что она вымахала тут в нечистую силу — косы на нее нет! Перед большой старой плетенкой из соломы он остановился, подождал, когда продерутся поближе гости.

— Вота копи-то мои золотоносные! — показал он на плетенку, стащил ее в сторону и раздвинул плотно лежащие жерди. Под жердями были ступеньки — белые от росы, будто заиндевевшие. — Вота моя-то глина где! Не то што у Кондратия. Ну-ко, ступи который голой-то ногой — ошпарит. — Старик опустился на колени, смахнул ладонью росу с верхней ступеньки, быстро понюхал ладошку и вытер ее о штаны. Яма пахла холодом, лесной прелью и свежей глиной. — Вота куды стрекотать-то надо, Денис. Это вот яма! Батька ее, Лука зачинал, да я, считай шесть десятков — три войны выбрось — из ее беру. И все еще дает, не скудеет.

— А княжьи скудельники разве не тут же глину брали? — пошутил Денис.

— Жила-то, может, и та же, а яма ихняя ближе к Стретенью была. Тама уже выбрано все. Поди, и следов не осталось. А глина-то одна. Старый-то черепок возьмешь — и видать ее.

Пока Денис говорил со стариком, а потом снимал яму то издали, то в упор по ступенькам, Василий томился рядом на жаре. Он приуныл немного и оттого, что не стало спасу от солнца, которое шпарило его через черный пиджак, и оттого, что никак не мог понять, зачем надо снимать для кино босого старика и эту его яму — закрытую черт те какой рухлядью и заросшую всю. Двадцать пять лет прожил Василий на земле, закончил педиститут, был учителем, участвовал в самодеятельности и теперь вот даже выдвинут в районные руководители, но он никогда еще не видел — разве что мельком по телевизору — как снимают кино. В его представлении все это должно быть, уж если не торжественнее, то во всяком случае красивее. А потом — снимают ведь в «его районе», и, конечно же, все это должно быть не так, как сейчас. Ему очень хотелось этого. Ведь столько у них прекрасного — и людей, и сел, столько всего нового, во что уже вложено немало и его сил, а снимают полуобвалившуюся яму и босого старика. Странно…

Денис сошел вниз за Михаилом Лукичом.

— У вас тут шахта целая. Только воды нет, — сказал он.

— Копи это у меня. Погляди-ко вот, — Михаил Лукич поковырял пальцем стенку. — Гляди. Глина вот, а синяя. Пробовал я этта из нее вертеть — хорошо идет и на цвет хорошая в посуде, да воняет больно при обжиге. Вота, гляди, какой полосой идет. Не видать тебе? Даже рукой ее, чу, слышно. Посуше маленько. Што вот это такое?