Владимир Ионов - Гончарный круг

Избы Михаила Лукича от поля не видать — застят другие дома. Да и то сказать, хоромина у него одна из всей деревни стоит не путем. Когда-то строили ее в Пеньках под магазин, а их все особняком в деревнях рубили. А этот, мало что не в ряду с другими стоит, а еще и повернут углами к посадам. Как уж это так получилось, бог его ведает! Построили магазин еще до войны, но торговлю в нем так и не открыли, а постройку продали под избу Михаилу Лукичу, когда его отцовский дом выгорел в Стретенье. Сколько-то раз Михаил Лукич собирался перебрать хоромину, отнести ее на край, чтобы как у людей, да так и не собрался окончательно, а потом и думать об этом перестал. На свой век хватит, и так постоит, а там уж — будь что будет.

После купания Денис вызвался помочь Макару управиться с сеном. Михаил Лукич сказал, что приляжет посумерничать, остался в избе один. Посидел на широкой лавке возле печи, подумал: ложиться или нет? Вроде лечь бы, а то подустал чего-то. А с другой стороны, во что ночь-то спаться будет? И делать нечего. Маята одна. Послонялся по дому, вспомнил, что есть чего-то такое, что надо бы ему сделать. А чего? И вспомнил: а коробку-то поглядеть!

Нашел ее в комоде, выставил на стол. Надел очки с прямоугольными стеклами в тоненькой жестяной оправе, оглядел коробку снаружи. Расписная и лакированная… Поднял крышку. В коробке лежала зеленая папка, по которой золотыми буквами напечатано, что это диплом Всесоюзной выставки достижений народного хозяйства. Внутри папки оказался еще лист, такой, как он получил в первый раз от Выставки и который тоже теперь взят председателем для колхозной конторы. «…награждает Михаила Лукича Болотникова…» Умеют же люди буквы так выписывать! Каждая-то буковка выведена — хошь на выставку ставь! «…Михаила Лукича…» Помнят и имя, и по отчеству! Не зря посуду-то вертел для них, старался. Теперь бы завтра не подкачать, как давеча. Своя-то глина будет — чай, пойдет, не Кондратьева!

Под папкой в коробке было неглубокое фигурное дно, в которое всяк на свое место были вложены еще одна коробка и два маленьких рога в серебряных окладах и с цепочками от краев к хвостикам. Настоящие-то рога, только уж малы больно. На какой хоть скотине растут такие-то? А по серебру еще и рисунок наведен. Работают же вот люди до такой тонкости, только зачем такие штуки вырабатывают?

Насмотревшись вдоволь на рога, он вложил их на свои места и вынул коробочку. Оказалось, что это шкатулка из дерева. Темное дерево, вроде карельской березы, только ткань другая — в мелкую иголочку. И отполирована шкатулка — как под стеклышком вся. Матрена-то глядела ли, чего тут есть? Поди, глядела, разве утерпит? И ему, значит, не грех теперь.

Он открыл шкатулку и увидел на белом шелке бутылочки с красивыми наклейками. Коньяк «Кизляр». Пять такусеньких шкаликов — на глоток, поди, каждый. И в шкатулку бумажка вложена: «Дипломанту Всесоюзной выставки достижений народного хозяйства СССР Михаилу Лукичу Болотникову. Выставочный комитет». Да, не всякого так-то почтят.

Он сложил коробку, как была, уважительно оглядел еще раз и убрал обратно в комод, покрыв ее там полотенцем от всякой случайности. Теперь бы вот за круг-от сесть, сейчас бы вот! Он бы и из Кондратьевой глины чего надо навертел. Зря ком-то давеча выкинул. Поди, иссох уж весь, не пойдет. Да и леший с ним! Завтра на утре дойдет до своей ямы, возьмет там глинки-то из-под росы, свеженькой. Вот уж споется-то ему, пущай только глядят московские гости.

Михаил Лукич вышел из дому, перебежал улицей и Макаровым огородом на овинник. Макар и Денис, оба враспояску, потные, насаживали на вилы по копне и, только крякнув, вскидывали их над головами и несли к сараю.

— Скудельник-от наш, гляди, повеселел! Поди, обрядился без нас? — Макар подмигнул Денису, щекотнул приятеля озорно, как бабу. — Веселый-то чего, говорю?

— Пошел в баню! — отмахнулся Михаил Лукич.

— Да ничего бы баньку-то истопить. На-ко вот, потаскайся, нечего тезево-то греть!

Михаил Лукич перехватил у Макара вилы и скорым шагом пошел к дальней большой копне, которую Денис собирал для себя. Встал возле нее, поплевал на сухие ладошки, чтобы скользкий навильник не ехал в руках, прихлопнул копну зубьями, потом с выдохом воткнул их в сено так, что почувствовал, как достал до земли.

— С пупка сдернешь, эй! — подзадорил его Макар.

— Свою-то грыжу побереги, — откликнулся Михаил Лукич, разом опрокинул копну вверх дном над головой и почувствовал, что она и впрямь тяжела для него. Видать, сено не досохло. Лишний раз поворошить было лень. Сопреет все, сгорит.