Аксель Сандемусе - Оборотень

Каждый человек — это результат многих миллионов случайностей, малая толика из них — крупные и значительные, остальные, как правило, почти неощутимы, но поражают человека подобно радиоактивному излучению.

Некоторые знали, чего хотели добиться, но почти все свое время тратили на то, чтобы защититься от этого излучения, заковать себя в броню, отбиваться. Все должно было оставаться в известных рамках. Если молодая женщина или молодой человек хотели стать журналистами — но происходили из далекой от этого среды, — их ближним словно кровь ударяла в голову. Ведь нет институтов, дающих журналистам какие-то гарантии, ни в одной газете никому ничего не пообещают, лишь скажут: посмотрим. Никому не обещают, что он станет профессионалом, а на вопрос, можно ли рассчитывать на продвижение по службе или на причитающуюся по праву выслугу лет, все только пожмут плечами. Эрлинг и сам пробовал свои силы в журналистике, но быстро от этого отказался, вернее, отказали ему. С юношеским цинизмом и такой же юношеской наивностью он присматривался ко всему, что имело отношение к журналистике. Наряду с другим он обратил внимание на то, что публику интересуют только те происшествия, которые выходят за обычные рамки: Да-да, молодой человек, публика любит хорошее, интересное убийство. Нам бы следовало самим нанимать убийц, сказал редактор, но, боюсь, это стало бы сенсацией для других газет, а этого мы себе позволить не можем.

Однажды Эрлингу представилась возможность написать об убийстве, но вскоре выяснилось, что это был просто несчастный случай. Эрлинг был молод и неопытен, все воспринимал всерьез и считал, что понимает, что нужно редактору и публике. Он принес репортаж с двойным заголовком, который был тут же забракован испуганным секретарем редакции:

На Викторсгатен найден таинственный труп.

Версия, что это убийство, похоже, не подтверждается

Его уволили на том основании, что он якобы хотел опубликовать внутренние соображения редакции.

Юлия отвлекла мысли Эрлинга от того, что он собирался узнать у нее. Теперь он сомневался, стоит ли заводить этот разговор. После всего, что он узнал, клептомания Юлии представлялась ему чем-то вроде второго плана в кино.

— Дай-ка мне посмотреть на тебя.

Он взял ее за плечи и повернул к себе. Она улыбнулась, покраснела и осторожно погладила его по щеке. Не может быть, чтобы все, что про нее говорят, было правдой. Но с другой стороны, пропали совершенно конкретные вещи. Кто-то же украл их?

Эрлинг опустил голову. Он попытался представить себе Юлию в состоянии транса, самогипноза — и подумал о другом Эрлинге Вике.

— Юлия, — сказал он, — ответь мне на один вопрос, только откровенно. Меня это интересует, потому что я не могу понять одну вещь (в его словах была доля правды). Подумай как следует. Не случалось ли тебе впадать в некое странное состояние, не казалось ли когда-нибудь, будто ты только что явилась из другого места? Словно из другого мира, который исчез, как исчезает сон, когда человек просыпается? Но я имею в виду не сон. Не казалось ли тебе когда-нибудь, что ты только что откуда-то вернулась — например, в свою комнату, — но уже не помнишь откуда.

Юлия задумалась:

— Ты имеешь в виду состояние, когда человек погружен в свои мысли?

— Не совсем.

Юлия снова задумалась. Она наморщила лоб (давно ли люди начали морщить лоб, когда задумываются или сердятся, и почему?).

— Нет, — сказала она наконец. — Нет, нет. — Она засмеялась. — Я не летаю по воздуху, как девушки в «Тысяче и одной ночи», и не развлекаюсь с богатыми купцами и султанами на оттоманках размером с прерии, если ты это имел в виду. К сожалению, твоя дочь — самая обыкновенная девушка.

— Не такая уж обыкновенная, судя по рассказам о том, как испортилась молодежь со времен моей юности. Тебе скоро двадцать три, и, если не ошибаюсь, у тебя еще не было ни одного настоящего дружка.

— Ошибаешься. Я настолько обыкновенная, что у меня уже был дружок. Но он настаивал на том, чтобы мы с ним поженились, а это означало, что мне пришлось бы покинуть Венхауг. И я поняла, что не настолько люблю его. Я в нем ошиблась. Ты даже не представляешь себе, как он рассердился. Он, видишь ли, не мог понять, как у него возникло желание жениться на такой, как я…

Эрлинг вздрогнул.

— Я только один раз слышала нечто подобное. И пожалуйста, не говори об этом Фелисии. С тем парнем уже покончено, но ей может прийти в голову покончить с ним еще раз, а это мое дело, и я не хочу вмешивать в него других. И еще: он видит по Фелисии, что она ничего не знает, и страх, что его слова могут стать ей известны, только пойдет ему на пользу.