Аксель Сандемусе - Оборотень

Да потому, что не смеют. Потому, что находятся под постоянным гнетом своей якобы извращенности, тогда как на самом деле все свидетельствует о том, что они совершенно нормальны. В том, что их чувства носят нездоровый характер, их обвиняют те, кто сам боится собственных чувств, тоже здоровых в своей основе. Спокойного, рассудительного Яна больше всего мучило всеобщее лицемерие. Люди, которые с пеной у рта бились в истерике, защищая идею один мужчина и одна женщина, несомненно, больше других тяготились своими цепями или же, гремя ими, грешили направо и налево. Те же, кто отступил от этого правила, были счастливы и редко высказывались о том, что проблемой представлялось только тем, кто кричал громче других. Где хранится ключ к этой странной загадке, заключавшейся в том, что все должны вести себя одинаково не только в открытую, но и за запертой дверью, например в постели? Почему люди, которые придерживались святых правил лишь потому, что они их устраивали, никогда не подвергались нападкам со стороны грешников, имевших другие желания, и почему те, которым действительно нравились официальные нормы, обычно не выступали агрессивно против полигамии? Только мужчины, состоявшие в неудачных браках, требовали наказания за многоженство. Короче, люди, бывшие в ладу с собой, проявляли терпимость. У тех же, кто совал нос в чужие дела, дома не было ни одного уголка, куда его сунуть было бы приятно.

3 января 1958 года Эрлинг приехал в Осло. Была пятница. Он оставил свой чемодан в камере хранения на Западном вокзале, потому что не заказал заранее номер в гостинице. Сделав несколько безрезультатных звонков из «Континенталя», он отказался от этой мысли. В конце концов всегда подвернется, где переночевать.

Однако, обедая в Театральном кафе, он вдруг подумал, что найти место для ночлега будет не так просто. Женщина, к которой он хотел заявиться, могла и не обрадоваться его появлению после его рождественского запоя. Она не первый раз относилась к нему как к ничтожеству, и обычно это не задевало его, но теперь вдруг показалось обидным. Случались дни, когда Эрлингу не все было безразлично. В нем поднимали голову остатки былого страха и тщеславия и быстро возвращали его обратно в Рьюкан. Он видел себя крадущимся вдоль стен и снова прокручивал в памяти свою психопатическую роль сына хромого портняжки. Портняжка всегда останется портняжкой.

Эрлинг пил кофе с коньяком и из-за газеты наблюдал за людьми, появлявшимися из-за угла, — зала имела неправильную форму. Он высматривал кого-нибудь из знакомых, однако следил, чтобы никто не обнаружил, что он только держит, но не читает газету. В эти часы между ленчем и обедом в кафе было мало народу. Попадались знакомые лица, но, кто эти люди, Эрлинг вспомнить не мог. При их появлении он особенно углублялся в чтение газеты. Других он знал, с теми все было ясно. Он знал, как защититься от них. А вот знакомые, которых он не помнил! Тут можно было нажить неприятностей, обидев того, кого обижать не было никаких оснований. Эрлинг достал из портфеля лист бумаги и ручку, ему хотелось создать впечатление, что он чем-то занят, он даже написал несколько строчек, дабы никто не усомнился, что он работает: «В начале Я сотворил небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Мой носился над водою. Я остерегался сказать: да будет свет, потому что тогда кто-нибудь смог бы увидеть Меня».

Он вспомнил о Вере и Яспере. Можно переночевать у них. Но о таком не спрашивают. Нельзя останавливаться у друзей. Все, как и он сам, ждут, что в положенное время гость позвонит и вызовет такси. Каждый человек имеет право отдохнуть от знакомых. Они не должны спать у нас на диване и утром просить разрешения воспользоваться хозяйской бритвой. Он вспомнил, как один раз ему пришлось отказаться от предложенного ему ночлега. Он был в гостях и принял приглашение хозяйки переночевать у них, хотя что-то в ее словах вызвало у него подозрение, особенно когда она сказала, что ему приготовлена комната на втором этаже слева. Он поднялся на второй этаж и открыл дверь. В кровати лежала женщина и улыбалась ему. Он закрыл дверь, спустился вниз и сказал, что, должно быть, вышло недоразумение — там лежит и улыбается фру Йорстад. Хозяйка смутилась: «Да, но она сказала… она сказала… я думала…»

Эрлинг в бешенстве вызвал такси. Почему-то он запомнил, что такси обошлось ему в двадцать две кроны, а ведь тогда были дешевые времена.