Он снова обернулся. Почему она не идет? Неужели она не понимает, что он нашел место, такое место, где надо соблюдать полную тишину, иначе все развалится на мелкие кусочки? Надо заставить поверить это место в то, что ты его не видел, не трогал его и вообще там не был. Юхан лежал среди мха, продолжая собирать землянику, и каждый раз, опуская ягоду в бидон, каждый раз, оборачиваясь в поисках матери (в какой-то момент он даже окликнул ее, совсем тихо, но все-таки: «Ма-ам! Мам!» — очень тихо, потому что место все слышит), каждый раз, когда он протягивал руку за следующей ягодой — за еще одной ягодой, — он ждал, что место отомстит ему, на глазах превратившись в клокочущее топкое болото, населенное чудовищами. Юхан обернулся. «Ма-ам! — крикнул он. — Ты где? Мама!» Он огляделся вокруг. Деревья, небо, трава. И ничего больше. Теперь-то уж он наверняка все испортил. А может быть, это не он сейчас кричал? Все и вся вокруг его слышало, кроме матери. Все развалилось на части. Оставалось только ждать. Он зарылся в мох, зажав уши руками, и подумал, что болото полно чудовищ. Мама!
И тогда он почувствовал в волосах ее пальцы, услышал ее голос, доносившийся откуда-то сверху, от верхушек деревьев, увидел свет. «Юхан! Что с тобой? Я ведь была совсем рядом».
Он перевернулся на спину и посмотрел на нее. Белое платье, тихая улыбка и указательный палец, прижатый к губам.
Юхан встал.
— Мама, смотри! — прошептал он.
Он показал ей все, что успел собрать, пока не испугался. Мать улыбнулась, наклонилась к бидону, прижалась лицом к отверстию и вдохнула запах.
— Домой ты понесешь это сам, — улыбнулась она. — Ведь это все твое.
Когда Юхан открыл глаза и посмотрел вокруг, был уже вечер. Никаких звуков, почти полная тишина. Только кашель мужчины с соседней кровати по другую сторону ширмы. Юхан не знал, кто там лежит. Время от времени, когда он оставался один, он подумывал, не познакомиться ли ему с соседом. Представиться или еще как-то. Порой одиночество становилось невыносимым.
Но нельзя же просто взять и спросить, думал Юхан. Нельзя же просто так крикнуть совершенно незнакомому человеку, который кашляет на соседней кровати: «Добрый день, меня зовут Юхан Слеттен, одиночество стало почти невыносимым!»
Май приходила каждый день. Поначалу, после того как была сделана операция, признанная последней и бесполезной, они мало разговаривали между собой. Она держала его за руку, спрашивала, болит ли шов, смачивала ему губы водой. Постепенно он оклемался. Морфий был настоящим подарком. Подарком богов. В буквальном смысле этого слова, думал Юхан. Названный в честь бога сновидений Морфея, сын бога сна Гипноса. Хотя в эти дни его не клонило в сон. Морфий его бодрил. Однажды, когда Май пришла навестить его, Юхан сидел в кровати, подложив под спину подушки, и читал биографию, о которой недавно опубликовали хороший отзыв в газете.
Май села на край кровати. Он посмотрел на нее. Май накрасилась. Слегка. Немного подкрасила губы и веки. Май никогда не красилась. Это было впервые. Красиво.
На голову она повязала красный шелковый платок. Красный платок на длинных седых волосах, как у свободных художников, подумал Юхан. Она немного напоминает сейчас Карен Бликсен [19] Всемирно известная датская писательница, которая часть жизни провела в Африке.
.
Он сказал ей об этом.
— Когда будешь писать мою биографию, назови ее «Праздник в морфиновой долине», — попросил он.
— «Праздник в морфиновой долине», — засмеялась Май.
— Да. Это будет длинное, страстное и печальное сочинение о моей жизни. Я думаю, такое название дали бы этой книге и ты, мой биограф, и я сам. Ее основная тема — своеобразная мрачная аура мистики и унижения.
— Ну при чем тут унижение? — сказала Май.
— Именно унижение. Ты должна создать впечатление, что я прожил лихорадочную, опасную и деструктивную жизнь.
Май погладила его по щеке:
— А ты все тот же, мой милый Юхан.
Опять. Опять этот нежный голос. А ты все тот же, мой милый Юхан.
Он резко оттолкнул ее руку. Май удивилась. Глаза заблестели.
Юхан старался не смотреть на нее. Мужчина за ширмой кашлянул. Юхан прошептал:
— Май, ты накрасилась.
— Да нет, вовсе нет. Я только…
— Ты накрасилась для меня. Ты хочешь быть особенно красивой, навещая в больнице своего умирающего мужа?
— Я всегда немного крашусь. Ты же знаешь. Вот и сегодня тоже.
— И на голове у тебя красный платок.
— Да.
— Тебе идет.
— Спасибо.
Она смотрела в пол. Глаза у нее были красными.
Читать дальше