Лин Ульман - Когда ты рядом. Дар

Полежу здесь чуть-чуть. Рядом с Би.

— Закрой глаза, — говорю я, — она где-то здесь.

— Правда? — шепчет Би.

— Протяни ей ладошку, — говорю я, — и она ее пожмет.

Я многого не говорю Би. Пример номер один: что у меня три молодых человека и что все они от меня без ума. Пример номер два: все, что священник сегодня скажет, — вранье. Пример номер три: ее отец и муж нашей мамы Мартин, продавец мебели и страусовый король, на самом деле в глубине души злой колдун.

Вот и весь мой рассказ. В нем нет счастливого конца. Моя мама умерла. Мне пятнадцать лет. Меня зовут Аманда. Это значит «достойная любви».

Где-то я чувствую себя дома, хотя, возможно, это неверное выражение. Правильнее было бы сказать, я прихожу куда-то и чувствую, что уже сотни раз бывал здесь. То есть внешняя обстановка соответствует моему внутреннему состоянию. Все так, как и должно быть. Все на своих местах. Оттенки и расстояния, небо и освещение. Прихожу куда-то и чувствую, что могу вздохнуть, что вообще способен дышать, что между мной и окружающим миром — полное согласие. Не знаю, как это лучше объяснить. Не так уж часто такое со мной случалось. Обычно нет у меня никакого согласия с окружающим миром. Мы с моей привычной обстановкой не подходим друг другу.

Сегодня я иду на похороны Стеллы. После похорон заберу из ремонта свой «фольксваген», это уже третий, он почти такой же привередливый и старый, как я, и к тому же постоянно страдает от каких-то причудливых недугов. Поеду потом прокачусь, это нам обоим пойдет на пользу. А вечером вернусь домой, поужинаю олениной и открою бутылочку «Шатонеф-дю-Пап». Иногда я зажигаю свечку в память о моей жене Герд. Сегодня зажгу еще одну — в память о Стелле. Перед сном приму две таблетки снотворного и, возможно, послушаю еще Шуберта, его фортепианную музыку.

Каждое утро я надеюсь, что этот день станет последним в моей жизни, и сегодня — не исключение.

Последние тридцать лет я живу в четырехкомнатной квартире на Майорстюен. Между мной и этой квартирой согласия нет. Она для меня всегда была временной. Когда я ее купил, она уже была обставлена, сам я этой мебели не выбирал. А когда Герд умерла, я не взял ничего из дома, где мы жили, кроме зеркала в позолоченной раме, которое теперь висит в прихожей. Все остальное я продал и передал ключи новым владельцам.

Каждый четверг ко мне ходит прибираться одна женщина, лет на пятнадцать моложе меня. Хотя разве это женщина? Старая карга — вот она кто. Без слез не взглянешь. Понятия не имею, как меня в свое время угораздило предложить ей работу, а она, похоже, тоже не знает, почему согласилась. Уже столько времени прошло, что теперь бессмысленно задавать все эти вопросы. Единственное ее достоинство заключается в том, что я ей так же омерзителен, как и она мне. Это вовсе не значит, что мы друг с другом невежливы. Она называет меня Грутт, а я ее — фрекен Сёренсен, хотя в наше время никто уже никого не называет «фрекен». Аксель Окерман Грутт — так меня зовут. Я как-то случайно узнал, что мою старую каргу зовут Мона и что в молодости она занимала какую-то мелкую должность в Налоговом управлении Осло. Поэтому про себя я называю ее фрекен Монета Сёренсен или просто Монета, она ведь жадная ведьма. Так и норовит стащить пару монет то тут, то там. Но скажи я ей об этом — и мучительно неловко будет в первую очередь мне. Про себя я ее называю по-разному, не только Монетой, но эти имена я заберу с собой на тот свет, надеюсь, уже недолго осталось. К тому же Монета со своими коротенькими платьями, нарисованными губами и шерстяными колготками тоже, наверное, бывает по-своему порядочной. Конечно, не по отношению ко мне. Будь у меня свойственное моему возрасту терпение, я, естественно, пожалел бы ее и даже, может, простил все эти мелкие еженедельные кражи. Старая, жалкая и уставшая, Монета полагает, что убожество можно спрятать за коротким платьем и накрашенными губами. Хотя в этом она как раз не отличается от большинства женщин.

Монета — одна из тех, с кем я вижусь постоянно. Другой такой человек — Аманда, пятнадцатилетняя дочь Стеллы. Той, которая упала или которую столкнули с крыши на Фрогнере. Ее сегодня хоронят. Аманда часто меня навещает. Сперва она приходила вместе с матерью, а потом стала заходить одна. Иногда мы неплохо проводим время, хотя нам особо не о чем разговаривать, и вообще я не очень люблю детей — не понимаю, чего с ними все так носятся. Мы играем с ней в карты. Я научил ее играть в хофф, это такая игра для двоих, в которую играют двумя колодами. К тому же ей вроде нравится, как я показываю свои убогие фокусы. И мне это льстит. Когда-то у меня хорошо получалось. У нее красивое бледное лицо. Она говорит, ей нравятся компьютерные игры. Я рассказываю, что люблю колесо обозрения. Мы никогда не говорим о нашем одиночестве.