Лин Ульман - Когда ты рядом. Дар

Я помню, как мы там жили.

Когда-то очень давно, еще до маминого рождения, с крыши этого дома сбросился мужчина. Мама рассказала мне эту историю, чтобы я не высовывалась из окна. Ведь мы жили на девятом этаже. Ясное дело, она за меня очень боялась. Мне и было-то всего четыре-пять лет, маленькой дурочке.

— И никто, Аманда, никто не знал, почему он оттуда сбросился.

— Я хотела бы обсудить с тобой еще одну фразу, — говорю я Мартину.

Он отводит глаза. Потом поднимается и предлагает сварить мне кофе. Я предпочитаю чай.

— Если можно, чашку чаю, — прошу я. — Никогда не могла отказаться от чашки чаю.

Моим коллегам больше нравится виски. Раньше мы часто выезжали по работе за город и, бывало, ночи просиживали за расследованиями. С грустью вспоминая прошлое, коллеги говорят, что стакан «Доусона» внес ясность во многие дела. А я раскрыла немало дел за чашкой крепкого «Липтона». Но это же я.

— Какую фразу ты хотела обсудить? — спрашивает он, ставя передо мной чашку.

— Высказывание свидетельницы, — отвечаю я. — Одна из свидетельниц полагает, что ваше объятие на крыше было больше похоже на борьбу.

Мартин отводит глаза.

— Нет, мы не боролись. Мы обнимали друг друга. Она стояла напротив, опьяненная солнцем, высотой и… радостью. Ее настроение вдруг передалось мне. Нам ведь нелегко приходилось в последнее время.

— В каком смысле нелегко?

— Болезнь Стеллы, смерть ее матери… многое.

— Но ваши отношения были в порядке?

— Она меня до безумия доводила, — резко отвечает он. — Стелла боялась всего на свете. А больше всего, что я ее брошу. Боялась, но не говорила. Она была как ребенок. Как Би.

— Би — твоя дочь?

— Собственного ребенка всегда чувствуешь.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Да, очевидно, она моя дочь.

— И вы ждали еще одного ребенка?

— Нет!

— Я повторю вопрос: может, там, наверху, вы боролись, а не обнимались? Может, вы поссорились?

— Нам со Стеллой было хорошо вдвоем. Я не сталкивал ее с крыши, если ты об этом. Да, мы стояли на краю, прижавшись друг к другу. Помню, как я гладил ее узкую спину, позвонки, проступающие сквозь тонкую ткань платья. Когда я был маленьким, Торлейф, любовник Харриет, сказал, что ее спина похожа на скрипку Страдивари. До того, как стать ревизором в Хейланде, Торлейф был музыкантом, скрипачом. У него была мечта сыграть на скрипке Страдивари. Конечно, он ее не осуществил. По-моему, никакого особого таланта у него не было. И вот это детское воспоминание вдруг налетело на меня как туча, — рассказывает Мартин.

Он бросает на меня взгляд и повторяет:

— Я ее не сталкивал.

— Расскажи мне про видеозапись, — прошу я.

— Видеозапись, — говорит он.

— Да, видеозапись, — повторяю я.

— Зимой ограбили нашего соседа, а квартира у него застрахована не была. Мы подумали, что нам надо застраховаться. То есть Стелла, которая всего боялась, настаивала на этом. Пришел страховой агент, стал ходить из комнаты в комнату, записывать что-то, а потом сказал, что рекомендует своим клиентам снять на видеокамеру все ценные вещи в доме и сделать сопровождающие комментарии. Запись пригодится в случае грабежа или пожара. Он сказал, что в критической ситуации люди часто забывают, какое у них было имущество и сколько оно стоило.

Мартин смеется.

— Но видеозаписи для страховки у нас не получилось, — говорит он.

— Ну-у… Зато получилось интересно, — отвечаю я.

Мы долго молчим. Тишина его нервирует и дает мне преимущество. Он не знает, что делать. Он постукивает пальцами по столу.

— О чем ты думаешь? — наконец спрашивает он.

— Я думаю о диване, — отвечаю я. — Это ведь тот диван, да?

Раздвижные двери делят помещение надвое. Мы сидим в столовой, а зеленый диван находится в гостиной.

— Люди моей профессии нечасто сталкиваются с волшебными диванами. Я как-то видела ковер-самолет, а вот волшебные диваны — никогда. Интересно, ты мне разрешишь сесть на него, чтобы загадать желание?

— И что же ты загадаешь? — спрашивает Мартин.

— Вот еще, я тебе не скажу.

Мартин вытаскивает пачку сигарет, предлагает мне, но я отказываюсь. Он закуривает и наблюдает за колечками дыма.

— По-моему, на этот диван такие толстые, как ты, еще никогда не садились, — говорит он.

— Ну тогда он разломится пополам.

— Совсем как мой дед, — говорит он.

— Тот, который лег на рельсы?

— Ага, тот самый.

Мы опять молчим. У меня много времени. Мои коллеги постоянно спешат. А я всегда говорю, что торопиться не стоит. Но неторопливость пугает их, как и тишина. Я достаю из сумочки пилку для ногтей и начинаю полировать ногти. У меня очень красивые руки. Посмотрев на меня, сразу и не скажешь, что во мне вообще есть что-то красивое. Но это только пока не замечаешь моих рук.