Лин Ульман - Когда ты рядом. Дар

Естественно, я заранее знал, о чем пойдет речь. Речь пойдет о Викторе, светловолосом герое Сопротивления и моем коллеге. Она не желала бросать его. Об этом знали все. Все, кто сидел в учительской. Все, с кем мы вместе пили кофе. Даже не знаю, кого они больше жалели — трусливого Грутта, которому жена изменяет на глазах у всех, или его красавицу жену, которая, к своему несчастью, вышла за него замуж.

Герд собиралась уехать в Тромсё, забрав с собой девятилетнюю Алисе. Виктор же во всем был героем. Он согласился уехать на север с моей женой и моим ребенком («Это же мой ребенок, скажи мне?» — закричал я тогда) и там отпраздновать победу. Естественно, ничего у них не вышло. Сейчас, спустя пятьдесят лет, я не могу понять, почему не отпустил ее. Не настолько уж я был к ней и привязан. Как она сама сказала тогда:

— Аксель, тебе не понять, ты ведь даже никогда не трогал меня целиком. Да если я изменю тебе с другим мужчиной, а ты будешь в соседней комнате, ты же не узнаешь моего голоса. Да ты не представляешь себе…

Она не закончила фразы, но мне и так было понятно, о чем она говорит. То, чего она от меня ожидала, вызывало отвращение… Она ведь имела полное право ожидать от меня то, что она получила от другого.

Я боялся ночей. Находил какие-то отговорки, унизительные и для меня, и для нее. Однако иногда мне все-таки приходилось, я заставлял себя, но тогда она всегда была сверху, можно было до нее не дотрагиваться, я знал, что все произойдет быстро. Скоро ее тело начнет резко подергиваться, и это означает, что все позади. Даже если она хотела продолжения, все было позади. Я только этого и ждал, лежа с закрытыми глазами, пока где-то далеко, надо мной, она танцует свой одинокий танец. Ждал того, что для меня означало окончание.

— Ты же получила то, что хотела, — прошептал я однажды, когда она попыталась вовлечь меня в продолжение. — Думаешь, я не заметил, как ты дергалась?

— Дергалась? — переспросила она изумленно.

Наши глаза встретились.

— Дергалась!

Она отвернулась и тихо рассмеялась.

— Даже мое собственное тело предает меня, — прошептала она. — Но не надо путать это с наслаждением, Аксель.

По пути в крематорий я не встречаю ни одного знакомого лица. Правда, та глазастая девушка по-прежнему сидит в газетном киоске. Город так и остался для меня чужим, хоть я и прожил в нем всю жизнь. Я прохожу мимо Майорского дома. Здесь планировали построить гораздо более высокое и красивое здание. Градостроитель Харалд Халс собирался отстроить здесь порядочный небоскреб. Но война превратила еще не построенный город в руины. Все осталось в проекте — в этом мы с Осло похожи.

Я, к примеру, никогда и мысли не допускал, что переживу Герд. В лучшие времена я представлял, как мы вместе спокойно состаримся и, когда ее чувственность исчезнет, станем добрыми друзьями. Или что Господь, если он есть, раньше заберет меня к себе, а она заживет в свое удовольствие и будет ходить в театр с подружками.

А то, что произошло со Стеллой! В голове не укладывается! Вот так просто упасть и разбиться, да еще в присутствии собственного мужа, тщеславного дурака! Неосторожно. Бессмысленно. Что они забыли на крыше? Чертовски глупо со стороны этой чертовски неловкой женщины было залезать на такую высоту. Ведь неуклюжие люди имеют определенные обязательства перед своим собственным телом и перед окружающими. С неуклюжими всегда что-то случается, если они забывают об осторожности. Уж я-то знаю, я сам из этой породы.

Представь, Би, что мы залезли на вышку, или колокольню, или на крышу, как мама с Мартином, и оттуда видно весь город. Мы считаем до трех, Би, и прыгаем. (Но сначала я пересплю со Снипом, Снапом и Снуте, потому что я не хочу прыгать, не переспав с ними. А когда они будут входить в меня спереди и сзади, то будут шептать мне на ухо, какие у меня прекрасные грудь, живот и лицо.) Мы прыгаем, наши платья раздуваются, как два красных парашюта. И скоро мы тоже встретим птиц, белку, треску и нашу старую бабку. Может, мы еще издалека заметим, как она летит и космы ее торчат в разные стороны. А если мы полетим быстрее, то наверняка где-то между небом и землей встретим маму. Вот увидишь.

На крыше двое — мужчина и женщина. На ней одно из тех легких желто-красных платьев, какие я сама шью, а на ногах — красные босоножки. У нее длинные светлые волосы.

Мне нечего рассказать. Я не могу ответить даже на самый простой вопрос: удерживал он ее или, наоборот, столкнул? Не знаю, какой вариант выбрать. Они стояли там, наверху, и обнимали друг друга. Я как раз подумала, что вот, мол, двое влюбленных, — и она упала. Пролетела девять этажей. Я закричала и отвернулась. Все, что я видела, — это объятие и падение. Но я не знаю, удерживал он ее или столкнул. И то и другое сразу невозможно. Он не мог держать ее и одновременно сталкивать. Хотя, может, он толкнул ее левой рукой, удерживая правой, или, наоборот, правой толкнул, а левой держал. Может, это была борьба между его доброй половиной и злой. Следователь (странная полная женщина) так и не спросила меня, как он выглядел. Но если бы она и попросила меня опознать его или описать, то я не смогла бы. Я запомнила только ее. Как ветер раздувает ее желто-красное платье и оно кажется еще шире. Я вижу это вновь и вновь, постоянно, и ничего не могу поделать: они обнимают друг друга, и она падает.