Было интересно, но очень хотелось есть. Женщинам приносили еду из дома — в стеклянных банках. Они несли эти ароматные банки мимо девочки — долго-долго, медленно перебирая ногами. Они шуршали у себя в палатах газетами, в которые были завернуты банки, — чтобы ничего не остыло. Хлебали, стуча ложками по стеклу, болтали, потом часами мыли банки в раковине туалета.
Девочка питалась в столовой: быстро съедала тарелку перловки, кусок хлеба, выпивала компот. И тут понимала: как же хочется есть! Ей ничего не приносили из дома. Мама подходила под окно, кричала:
— Ну что?
Девочка кричала в ответ:
— Все хорошо!
Мама спрашивала:
— Перестала дурить?
Девочка отвечала:
— Не-ет.
И все — мама уходила домой.
Тогда девочка шла мыть голову в туалет. Она старательно намыливала волосы, полоскала их в раковине, заворачивала в пеленку — наподобие тюрбана — и ходила так. Тюрбан немного оттягивал голову назад, и получалась гордая осанка, как у принцессы. Девочка ходила по коридору — из одного конца в другой — и старалась не нюхать, как пахнет из приоткрытых палат.
Еще однажды женщина-великан отдала ей переводную татуировку из жвачки, купленной в киоске в соседнем корпусе. Девочка помыла в очередной раз голову, перевела на плечо татуировку, села с ногами на подоконник, спустила с плеча сорочку и красовалась так, пока мимо не повезли каталку с младенцами.
Спеленатые младенцы смешно мяукали на разные голоса, кукожилились, отчего походили на гусениц, пытаясь приподнять связанные ножки. Нянечка ловко раздала их в протянутые руки набежавших из палат женщин и поставила каталку к стене.
— А мне? — спросила девочка.
Но нянечка, не ответив, ушла.
Не ответила и женщина-врач, смотревшая на кресле девочке между ног. Никто не хотел разговаривать с девочкой, никто не говорил ей, где же ее ребенок. Стало уже казаться, что мама права и никакого младенца нет. Мимо с рассвета до ночи возили пищащие свертки; с ночи до рассвета под лестницей пищали крысы и, как обычно, кто-то сопел, — ничего не менялось изо дня в день. Пока однажды рядом с ее кроватью не остановилась женщина-великан. Она схватила младенца с каталки и сказала страшным голосом:
— Ам-ам-ам! Вот кого я сейчас съем! Вот кого я, сладкого, съем!
Посмотрела на девочку:
— А тебе что, не приносят пока?
— Нет.
— Сцеживаешься?
— Нет.
Сонная женщина в красном махровом халате, взяв своего ребенка, сказала лениво:
— Брось ее, она с искусственных родов.
— А, — кивнула женщина-великан. — Вот сволочь.
— Ее мать привела.
— Вот сволочь. И че?
— Живой вышел.
— Да ну? Так бывает, что ли?
— Ну да.
Тетки пошли дальше по коридору, разговаривая, а девочка поняла одно: ее младенец жив. Она подошла к сестринскому посту и спросила:
— А как мне сцеживаться?
— Тебе соседки не показали?
— Я одна лежу, в коридоре.
Сестра встала, сунула руку девочке за ворот сорочки и больно ухватила за грудь. Вот ведь как удобно порвана эта рубашка — специально для груди. Девочка вспомнила: у всех сорочки были разорваны так.
— Сначала разомни, поняла?
И начала очень больно давить пальцами сосок, нажимая и отпуская. Девочка вскрикнула, но вспомнила, что здесь надо терпеть, и замолчала. Сестра дергала сосок, выкручивала, и вдруг оттуда брызнула тонкая струйка.
— Вот так, — сказала сестра. — Сцеживай в раковину, в туалет. — И снова уткнулась в свою тетрадь.
Теперь у девочки появилось занятие и надежда. Она часами упорно мурыжила грудь, плакала от боли, замолкала, вспоминая — надо терпеть.
Ее терпение каким-то чудом связано с судьбою младенца, так что — чем больнее, тем лучше. И не надо ждать награды немедленно — это она почуяла тоже.
И не удивилась, когда однажды мимо ее кровати прошел знакомый ей злющий врач. Она просто встала и пошла спокойно за ним.
— Опять кота сожрали, — пожаловалась врачу сестра-хозяйка.
— Я вам собаку принес, — ответил тот. — Хорошего пса, терьера. Он уже в подвале шурует, не заходите. А под лестницей у вас снова бардак?
— Да не углядишь за ними, — плюнула сестра. — Собачья свадьба, честное слово. Я их уже и шваброй, и кипятком, и выписать без больничного грозила — не помогает. Из травмы на костылях и то приходят. Скоро с катетерами будут скакать, кобели проклятые. Отправьте вы эту суку домой!
— Другая придет. А у этой ребенок с нефропатологией, без почки родился, куда я ее отправлю.
Злой врач подошел к лестнице, под ней кто-то затаился, стараясь не дышать.
Читать дальше