Даниэль Глаттауэр - Навеки твой

— Продана! — объявила Бьянка. Она стояла по-военному прямо и похлопывала себя по груди.

— Неужели? — только и смогла произнести Юдит. Бьянка: семь тысяч пятьсот восемьдесят евро, госпожа начальница. Вы не рады? Юдит: нет-нет, рада, естественно, да еще как! Только… мне надо только… — она присела на уступ. — Кто? Бьянка пожала плечами: без понятия. Юдит: что это значит?

Бьянка: это значит, что я не могу сказать, кто покупатель, потому что той женщины здесь не было, так как в понедельник… или это было во вторник, нет, в понедельник… или все-таки во вторник? Юдит: какая разница! Бьянка: в общем, позвонил какой-то мужчина и сказал, что фрау Дингз желает приобрести люстру, какую видела у нас в магазине. Мужчина описал люстру, и я сразу поняла, что он говорит про огромную люстру из Барселоны, у которой так приятно позвякивали кристаллы. Ну я, само собой, сказала, сколько она стоит. А мужчина не выпал в осадок, а заявил, что цена нормальная, он заплатит, поскольку эта женщина хочет непременно заполучить люстру, и попросил ее снять и упаковать. И еще сказал, что пришлет за ней человека. А в пятницу… или это все-таки был четверг? Юдит: без разницы!

В общем, ее действительно забрали и оплатили наличными, сразу в руки! Юдит: кто? — Бьянка: посыльные из службы доставки. Два молодых человека, но, к сожалению, не слишком привлекательные. Пауза. Так вы не рады? Нет-нет, разумеется, но только так неожиданно, что я… Бьянка: я вас понимаю, люстра в десять раз старше меня и висит тут целую вечность. И уже не она висит, а ты на ней висишь. Но за такие деньги… Юдит: значит, ты не знаешь, кто был покупателем? Бьянка: конечно, начальница, мне самой было любопытно, и я спросила одного из двух молодых мужчин, того, который повыше и с полудлинными светлыми волосами… Юдит: ну какая разница! Бьянка: я спросила его, куда они увозят люстру. Он ответил, что сам толком пока не знает, потому что должен звонить человеку в свою фирму, и он уже звонил несколько раз, но никто не подходит к телефону. Юдит: вот как!

Бьянка: я не отступила и задала ему еще вопрос: на чье имя записана покупка, то есть я думала, что он назовет имя той женщины. Юдит: и что он? — Ну, тут другой объяснил, что они не могут назвать имени, поскольку покупатель пожелал остаться неизвестным. Эта женщина, кажется, богатая, коллекционирует искусство, и у нее дома чуть ли не картины Пикассо висят, в таких случаях люди не больно-то… Юдит: да-а, я понимаю.

Бьянка: и все-таки он выдал мне ее имя, наверное, хотел показаться важным человеком или познакомиться со мной, хотя он уродина. — Девушка состроила гримассу отвращения, потом взяла заранее приготовленный листок бумаги. Ее зовут Изабелла Пермазон. Вряд ли она широко известна, в «Фейсбуке» я ее не нашла.

— Изабелла Пермазон, — прошептала под нос Юдит и уставилась на листок.

— Вы знаете такую?

— Нет-нет, — быстро ответила Юдит, — только имя… имя…

— Да не имеет значения, — усмехнулась Бьянка. — Главное, что она купила люстру, госпожа начальница.

— Да, Бьянка.

— Но вы не больно-то рады, я посмотрю, — заметила та.

— Нет же, — успокоила Юдит, — это я так, просто так.

Первые ночи дома стали непростым испытанием на психическую устойчивость. Юдит отдавала себе отчет, насколько опасно в темноте в этих незащищенных стенах думать о Ханнесе. Это испытание можно было сравнить с первыми силовыми упражнениями непосредственно после выпадения межпозвоночного хряща. Однако ничего не изменилось. Всякий раз, стоило ей закрыть глаза, перед ней проходила галерея досадных картин из ее жизни в последние месяцы, и Ханнес в них неизменно являлся главным мотивом, что вызывало страх. Не оставалось ничего другого, как не давать глазам сомкнуться, насколько хватало сил. В результате каждый день Юдит недосыпала по несколько часов.

В голове возникали и иные противоречивые мысли о нем: Ханнес поменял стороны, вышел из тени и из преследователя превратился в союзника. Это были прекрасные, просветленные фантазии: в сотрудничестве с ним Юдит освобождалась от страхов, становилась открытой к друзьям, ломала барьеры недоверия к брату Али, искала и обретала близость с родителями. Ханнес брал на себя роль лидера, покровителя и посредника, связующего звена между ее внутренним и внешним миром, которого ей давно не хватало, гарантом гармонии, ключом к ее счастью.

Юдит сделала вывод, что подобные акробатические скачки мысли, приводившие ее к идее, что не все в жизни так плохо и опасно, стали следствием смены лекарств. Желая сохранить в себе подольше чувство защищенности, она увеличила дозу всех трех принимаемых порошков — что ей категорически запрещала делать Джессика Райманн — и вводила себя в состояния, подобные легкому дурману. Иногда фантазии сопровождались приступами тоски по Ханнесу, и тогда Юдит желала немедленно вернуть его в свою жизнь.