Артуро Перес-Реверте - Танго старой гвардии

— Вы играете, Макс?

— Немного.

Густой чуб на лбу, избавляя Хорхе Келлера от чопорности, придает еще больше небрежной непринужденной раскованности. Он встречает Макса улыбкой, однако ей противоречит его отстраненный взгляд, неотрывно устремленный на кончик кия и вереницу шаров из слоновой кости.

— Берите кий, если есть желание.

Он хороший игрок, убеждается вскоре Макс. Методичный и уверенный. Должно быть, это шахматы учат умению видеть все игровое пространство, собираться в нужный момент и прочему, что необходимо людям такого рода. Молодой человек в самом деле бьет карамболи с обескураживающей легкостью, как будто способен заранее рассчитать, какое положение они займут после многих ударов.

— Вот не знал, что вы и в этом мастак.

— Давайте на «ты», — предлагает Келлер.

— Не знал, говорю, что ты так играешь на бильярде.

— Да как я играю? Одно дело — с самим собой, и совсем другое — три партии с хорошим противником.

Макс, подойдя к стойке, выбирает себе кий.

— В «американку»? — осведомляется Келлер.

— Давай.

Тот кивает и продолжает игру. Мягкие и точные удары кия будто нанизывают вереницы шаров, летящих вдоль бортов.

— Да это такой способ собраться с мыслями, — говорит Хорхе. — Подумать.

Макс смотрит на него с интересом:

— О чем? О том, сколько тут может быть карамболей?

— Забавно, что спросил это, — улыбается Келлер. — А что, заметно?

— Насчет шахмат не знаю, но, наверное, есть что-то общее. Там надо рассчитывать ходы, тут — карамболи.

— По крайней мере, три, — молодой человек показывает на шары. — Вот и вот. Да нет, пожалуй, пять.

— В самом деле похоже на шахматы?

— Не то чтоб похоже… Но кое-что общее есть. Каждую ситуацию можно решить несколькими способами. Я стараюсь предвидеть следующие движения и открыть к ним доступ. Да… как в шахматах, но там это делается логическим мышлением.

— Выходит, ты тренируешься?

— Это было бы слишком громко сказано. Но способствует. Помогает упражнять ум с минимальными усилиями.

Он останавливается, допустив промах — легкий, казалось бы, карамболь не вышел. Понятно, что это сделано из любезности: шары остались невдалеке друг от друга. Макс вытягивает кий, нависает над столом и бьет, заставляя негромко отозваться слоновую кость. Пять раз подряд «биток» ударяется об эластичный борт, вычерчивая каждый раз точный угол.

— Совсем недурно! — одобрительно замечает Келлер. — Много приходилось играть?

— Мало. Да и то в молодости.

Шестой удар — мимо. Келлер, помелив кий, склоняется над столом.

— Ну что? Попробуем трехбортный?

— Не возражаю.

Шары ударяются друг о друга сильней. Келлер связывает один за другим четыре карамболя, а последним ударом отправляет биток Макса в труднодостижимую точку.

— Я знавал твоего отца… — Макс критическим оком созерцает положение на столе. — Давно было дело. На Ривьере.

— Мы мало прожили вместе. Мама вскоре развелась с ним.

Макс наносит слабый удар, стараясь послать свой шар в противоположную от других сторону.

— Когда мы познакомились, тебя еще не было на свете.

Тот не отвечает. Молчит до тех пор, пока противник, проведя два карамболя, перед трудным третьим отправляет биток Келлера в угол, в невыигрышную позицию.

— Ирина… — произносит Макс.

Келлер, уже нацеливший было кий, замирает и взглядом спрашивает Макса, что ему известно.

— Я, видишь ли, очень и очень давно знаю твою матушку, — как бы оправдываясь, говорит тот.

Келлер сверху вниз пошевеливает кием, почти прикасаясь к шару, словно не решается ударить.

— Мне это известно, — говорит он наконец. — Еще с Буэнос-Айреса, где она была с первым мужем.

Он наконец бьет — слабо и неточно. И, оглядев стол, угрюмо поворачивается к Максу. С таким видом, словно винит его в своей неудаче.

— Я не знал, что мама рассказала тебе про Ирину.

— Очень вкратце. Но достаточно, чтобы…

— Что ж, у мамы нашлись свои причины… Но в том, что касается меня… Прости, конечно, но это не твое дело. И желательно, чтобы я не служил темой для ваших с мамой разговоров.

— Я вовсе не…

— Разумеется. Знаю, что ты не.

Макс рассматривает руки молодого человека — тонкие, длиннопалые. Ноготь на указательном слегка скруглен, как и у него самого.

— Когда ты был еще совсем маленьким, она…

Келлер приподнимает кий, прерывая Макса:

— Я могу говорить с тобой прямо? Так вот, Макс: здесь идет игра, где ставкой — мое будущее. У меня — множество проблем, и профессиональных, и личных. И вдруг нежданно-негаданно появляется человек, о котором я никогда раньше даже не слышал. И с которым моя мать невесть почему пускается в немыслимые откровенности.