Су Тун - Рис

Дунув в горшок и поставив его у стены, старик ст ал понемногу сближаться с У Л ун’ом. В хозяйских глазах, испещренных прожилками крови, читалась и ненависть, и безысходность. Вытянув вс юв синих венах, костлявую руку, он ухватил за пол уожидавшего рукоприкладства У Л ун’а, но лишь для того, чтоб бессильно одернуть её.

– У Лун, х очешь Чжи Юнь тебе в жены отдам? – прошептал, чуть не плача, хозяин. – Отдам тебе старшую дочку...

Не веря ушам, У Л ун тупо таращился на постаревший до времени лик. Реальность зашла за пределы его ожиданий. К таким поворотам судьбы У Л ун не был готов.

– Дочь отдам, но ни зернышка риса в лабазе, – хозяин оттер рукавом источавшие слезы глаза. – Не видать тебе, сельский мужлан, родового добра семьи Фэн. Ты, я знаю, за этим сюда и приплелся.

У Л ун задрал голову. Небо уже было пепельно-синим. Слои кучевых облаков заслоняли всходившее солнце, чей свет, прорываясь сквозь их плотный строй, испещрял небосклон темно-красными струпьями ссадин. На северо-западе, как заплутавшая птица, металась белесая точка воздушного змея.

– Как будет угодно, – ответил У Л ун голоском, показавшимся странным ему саму: от избытка приложенных сил в горло впились иголки.

– Если уже пожалели, – на обращенном к владельцу лабаза лице возлежала печать безразличия, – так и скаж ите, что шутка. Не стану сердиться.

– Жалею, что как народилась, в дерьме её не утопил.

Хозяин зайдясь в сильном кашле, направился в спальню, стуча кулаком по груди, но, ступив на ступени, опять повернулся к У Л ун’у:

– Свезло, голодранец. Немало урвал задарма.

Едва за согбенной спиной старика опустилась дверная, в синюшных цветах занавеска, У Л ун’а пробрал леденящий озноб. Он почувствовал, утро несет в себе некие чары: и дух и всё тело его погружались в страну неестественных грез. В этом странном падении сердце У Л ун’а, его как всегда налит ая елда издавали истошные, невыносимые слуху стенанья. Таинственным образом вяли и вновь распускались цветы на колеблемой ветром дверной занавеске. Но это не сон. У Л ун перебрал в голове все подробности зимнего утра. Лабаз и его обитатели, вам суждено изменить мою жизнь? Но почему, вопреки ожиданиям, именно вам выпал жребий её изменить?

Две ночи подряд были отперты ставни в покоях Чжи Юнь, но У Л ун и не думал являться. Утратив последние крохи терпенья, Чжи Юнь поутр узатолкала У Л ун’а на кухню, захлопнула дверь, заперла на щеколду и тут же влепила ему оплеуху:

– Ну, мразь: поимел задарма и носище задрал? Над мамулей решил посмеяться?!

Прикрывшись руками, притиснутый к чану У Л ун кривил губы в настолько глумливой усмешке – гримаса У Л ун’у нисколько не свойственная – что Чжи Юнь в замешательстве переводила глаза с его злого лица на свою же ладонь.

– Ты женою мне станешь, дешевка, – У Л ун безучастно постукивал пальцем по чану, рождая в нем гулкое эхо. – Зачем мне в постель торопиться? И так скоро будешь моя с потрохами. Уж я потерплю.

Сплюнув н апол, Чжи Юнь рассмеялась:

– Ты бредишь? Что, бабу три дня не валял и уже головой повредился?

– Не веришь, папашу с сестрой поспрошай: эт’ они нас сосватали, – крепко сжав плечи Чжи Юнь, он нагнул ее к чану с соленьями, сунув лицом почти в самый рассол. – Там твое отражение, драная тапка. До дырок протертая. Не за меня, за кого еще...

Взвизгнув, Чжи Юнь неожиданно выскользнула из железного обруча стиснутых рук и, подняв, как от холода, плечи, со страхом взглянула У Л ун’у в глаза.

– Теперь верю, – мгновенье спустя процедила она. – Верю в то, что они на такое способны. А ты?

Усмехнувшись, Чжи Юнь взялась н огтем скрести бороденку У Л ун’а:

– Ты взять меня хочешь? – в ее помутневших зрачках разгоралось былое сиянье.

У Л ун, опустив вниз глаза, отрешённо разглядывал крашеный ноготь:

– Хочу. Я любую взять в жены хочу. Хоть бы суку собачью.

– А не пожалеешь потом? Ты ведь точно потом пожалеешь.

– Плевать мне, что будет потом,– сдвинув брови, У Л ун отстранил ее палец. – Узнай у отца, когда свадьба назначена. Р аз я вхожу в дом жены – ни шутих, ни носилок не надобно. Но обязательно – сотня кувшинов с вином: я же знаю обычай. В селении Кленов и Ив тех, кто входит в семейство жены, презирают. Такой перед всеми обязан кувшин осушить.