Су Тун - Рис

– Ты меня обними. Так гораздо теплее.

Раскрыв в изумлении рот, он взглянул на кудряшки недавно завитых волос, чуть присыпанных слоем холодных жемчужин. В глазах у Чжи Юнь проступала и мягкость, и страсть.

– Испугался чего? Ведь никто же не видит. Да если б и видели... Я говорю, обнимай!

Помедлив немного, У Л ун протянул непослушную руку, пристроив озябшие пальцы на мягкое место Чжи Юнь. Его губы задвигались, будто бы он собирался промолвить...

– Сюда, – ухватив кисть У Л ун’а, Чжи Юнь подтянула ее к пояснице. – Покрепче прижми. Где силенки оставил?

Лицо обжигал кипяток. Опускавшиеся на надбровные дуги снежинки уже не студили, но лишь освежали чело. Рука плетью обвила ее поясницу, и он ощущал через вату и шелк налит ую упругую плоть. Камень в горле спускался все ниже, под самое брюхо, и что-то взбухало в паху, но нет силы взглянуть. Нет отваги смотреть хоть куда бы то ни было. Крепко обнявшись с Чжи Юнь, У Лун плелся по улице Каменщиков, размышляя о крысе. О крысе, что тащит поживу в укромный тайник.

– Песьеглазая мразь, – процедила, прижавшись к У Л ун’у, Чжи Юнь. – Он не бросил, сама бы ушла. Сил терпеть уже не было.

– Ты меня в это втянула, – к У Л ун’у вернулся дар речи. – Меня дурачком…

– Странно мир наш устроен: мужик, так пожалуйста с бабой, а баба, не смей с мужиком, – Чжи Юнь прыснула смехом. – Мамуля всё это поправит.

У Л ун наконец-то смекнул, что желает Чжи Юнь. Томный блеск ее глаз был изменчив как водная гладь. В уголках ее рта притаилась пьянящая, неуловимая как сновиденье улыбка. Погладив его по руке, Чжи Юнь повлекла ее выше и выше, пока под ладонью У Л ун не почувствовал пышную грудь, и немедленно тело его обернулось колеблемой ветром травинкой. Он еле сумел устоять на ногах.

– Титьки знатные, только ему не нужны, – бормотала Чжи Юнь. – Их тебе отдаю. Мне без разницы ныне.

В диковинной позе У Л ун семенил подле барышни. Тщетно пытаясь потрогать – суставы негнущихся пальцев сковали незримые узы – У Л ун всей ладонью давил вожделенную титьку. Он чувствовал ритм её сердца – спокойный, размеренный. И ощущение это будило в душе неприязнь. Да, я лапаю грудь на весь город известной, привычной к любому беспутству дешевки. Спокойна она. Вот дешевка бесстыжая!

Они еще долго стояли у входа в лабаз. Сумрак улицы Каменщиков и мохнатые хлопья снежинок скрывали их тайные ласки. Облапив Чжи Юнь, обслюнявив ее тепловатый загривок, У Л ун, наконец, провалился в обитель бессмертных: умолкло сопенье, гортань издал анизкий рёв, и дрожащее тело исторгло струю клейкой жижи. В штанах стало склизко и холодно.

Утром весь двор был покрыт тонким снежным ковров, исчезавшим под пятнами темных следов на протоптанных за ночь тропинках. Снег городской не идет ни в какое сравненье со снегом в селении Кленов и Ив. Здешний снег даже рот не откроется снегом назвать: просто иней какой-то. У Л ун оглядел небосвод. В синем небе, подобно грибам, разрастались, хирели, совсем пропадали из виду клуб ысизо-черного дыма: чадила с утра близлежащая мануфактура.

У Л ун взял топор и, усевшись на корточки, стал им кромсать отсыревшие чурки. Топор, проржавевший и очень тупой, то и дело отскакивал.

– Ай!

Растирая отбитую кисть, он увидел на ней ярко красную струйку. Сколько же раз в эту зиму он ранил ладонь? Каждый раз за работой. У Л ун обслюнявил кровившую рану. Неведомым образом это движенье заставило вспомнить о шее Чжи Юнь. Он взглянул на окно ее спальни. Все ставни закрыты. Дверь ночью зачем заперла? Вдруг в окне промелькнул по-кошачьи влезающий в спальню Крепыш. Появился на миг и пропал. У Л ун помрачнел и со злобой ударил по чурке, как будто тем самым пытаясь стравить распирающий грудь жгучий пар.

Еле слышно хрустя по снежку, Чжи Юнь мягко подкралась к нему со спины и, просунувши туфлю меж ног, придавила мошонку.

– Черт, больно! – У Л ун подскочил, прижимая промежность. – Чего озоруешь? Увидят.

– Боишься? – смеялась в ладошку довольная шуткой Чжи Юнь. – Вчера многовато тебе позволяла. Сегодня узнаешь, насколько мамуля лют а.

Незастегнутый ворот Чжи Юнь обнажал белоснежную шею, всю в красных подтеках, похожих на яйца жуков.

– Там на шее, – У Л ун одурело смотрел на поросшие желтым пушком, окруженные сеточкой синих сосудов засосы. – Это что, япокусал?