Джон О'Хара - Весенняя лихорадка

— Конечно.

— Так вот, если не ошибаюсь, я мог бы быть членом этого общества. Во всяком случае, мог бы быть «сыном революции» [18] «Сыны американской революции» — патриотическая организация потомков участников войны за независимость. Основана в 1889 г. . Иногда это приятно сознавать, но сейчас я это говорю к тому, что я почти американец, черт возьми, значит, мои братья и сестры тоже, и все-таки мы не американцы. Мы Мики, неспособные ассимилироваться Мики. Мы, то есть мои предки, жили здесь еще до войны за независимость и представляем собой идеальный гангстерский тип! Во всяком случае, это ваше, стопроцентных американцев, представление об идеальном гангстерском типе, и, возможно, вы правы. Да, правы. Первыми настоящими гангстерами в этой стране были ирландцы. «Молли Магуайере» [19] «Молли Магуайере» — тайное общество пенсильванских шахтеров ирландского происхождения, боровшихся за более высокую заработную плату, часто насильственными методами, включая террор (XIX век). . Понимаешь, что я имею в виду под неспособностью ассимилироваться?

— Да. Думаю, что да.

— Хорошо. Позволь мне сказать кое-что еще. Я демонстрирую социологический факт, подтверждаю социологический факт, по крайней мере в одном отношении. Полагаю, я мог бы идти по Центральному вокзалу, когда туда приезжает президент Гувер, и ребята из секретной службы не схватили бы меня, едва завидев, как врага общества. Вот почему я одеваюсь так, и, кстати, предпочитаю эту одежду бродвейской и бэббитовской [20] Джордж Бэббит в одноименном романе Синклера Льюиса — духовно убогий обыватель, одержимый стремлением к материальному успеху и солидному положению в обществе. . Притом у меня приличные манеры, потому что моя мать была светской женщиной, манеры были важны для нее, для отца тоже — в странном смысле, но в том возрасте, когда я учился манерам, влияние матери на меня было сильнее отцовского, поэтому мои манеры — целиком ее заслуга. Сдержанные манеры.

Знаешь, выпускники Йеля часто принимают меня за йельца. Это доставляет легкое удовольствие, потому что Йель нравится мне больше всех прочих колледжей. К сожалению, этому существует еще одно объяснение. В Йеле в двадцатых годах был похожий на меня футболист, и его фамилия несколько созвучна с моей. Это не важно.

— Да, только противоречит твоим словам о врагах общества, о твоей семье. Невозможно походить на гангстера и быть типичным йельцем.

— Это верно. У меня есть на это ответ. Дай подумать. А, да. Люди, принимающие меня за йельца, не особенно внимательны к окружающим. Я не выдумал это как остроумный ответ. Это правда. Собственно говоря, мне сейчас пришло в голову кое-что странное.

— Что же?

— Большинство людей, принимающих меня за йельца, учились в Принстоне.

— Оставь, — сказала Изабелла. — Ты только что говорил…

— Да-да. Знаю. В общем, это не важно, и я только запутываю суть. Я начал объяснять, почему говорил «люди вроде тебя, верхушка общества» и прочее, давая понять, что не принадлежу к этой верхушке. Не принадлежу и никогда не буду. Если такая возможность и существовала, то она исчезла — дай припомнить — два года назад.

— Почему два года назад? Не может быть. Что произошло?

— Я голодал. Два года назад я как-то два дня ничего не ел и не пил, кроме воды, и почти все время обходился без сигарет. Я жил в двух кварталах отсюда, у меня не было работы, не было перспектив ее получить. Не мог написать родным, потому что до этого выписал поддельный чек и был дома на очень плохом счету. Не мог ни у кого одолжить денег, потому что всем задолжал. Занимал деньги почти у всех, кого хотя бы немного знал. Доллар у одного, десять у другого. По два дня не выходил из дома, потому что не мог смотреть в лицо людям на улице. Потом черномазая женщина, которая убиралась и застилала постели в доме, где я жил, узнала, что происходит, и на третье утро, придя на работу, принесла мне бутерброд с курятиной. Никогда его не забуду. Кусок ржаного хлеба и приготовленного дома цыпленка, не плоский белый ломтик, а толстый и сильно поджаристый. Бутерброд был завернут в газету. Она вошла и сказала: «Доброе утро, мистер Мэллой. Я принесла вам бутерброд с курятиной, если хотите». Вот и все. Не сказала, почему его принесла, а потом вышла и вернулась с кружкой кофе и двумя сигаретами «Кэмел» — а я курю «Лаки страйк» — из какой-то другой комнаты. Она была замечательной. Она понимала.

— Думаю, раз она была для тебя замечательной, ты мог бы назвать ее цветной, а не черномазой.