Александр Казанцев - Школа любви

В тот памятный вечер сидел я на камне у высоких ворот Содома, когда-то бывших светлыми, как грезы древних искусников, создавших их, но испоганенных снизу доверху срамной росписью поздних поколений. Спиной сидел ко всем этим безыскусно намалеванным и выцарапанным задницам, детородным органам, сценам всех возможных и невозможных совокуплений, глядел, как пылающее солнце садится по ту сторону Иордана, в краю, где живет Сара, думал, что все равно счастлив: доводилось мне бывать рядом и даже говорить с той, чья красота единственна и неповторима.

Вдруг встали передо мной два путника. Вот назвал их так, а ведь вовсе не видел, как шли они по пыльной дороге к воротам Содома. Будто враз возникли. Из воздуха.

Одеты были в нездешние серебристые одежды и похожи друг на друга, как близнецы: высоки, стройны, с короткими почти белыми волосами. А самое странное — над головами их трепетало хорошо видимое в сумерках сияние. Потому я вдруг, мало что понимая, ощутил неведомый трепет, поклонился низко пришельцам и сказал:

— Государи мои! Войдите в дом раба вашего, умойте ноги, переночуйте, а утром продолжите путь.

— А мы не нуждаемся в крове, — был мне ответ.

Я сразу-то и не сообразил, что говорят пришельцы, губ не размыкая, стал их упрашивать остаться на ночь у меня. Подумалось мне, что Милка и Иска будут гостям особенно рады… И тогда вновь услыхал голоса их, звучащие как бы во мне, тогда как уста подошедших к Содому путников оставались недвижными.

— Так ты и есть Лот, племянник Авраама? — спросил один.

— Так ты и есть единственный праведник городов этих? — спросил второй.

Помнится, при всем потрясении, вовсе не испугался я, не лишился дара речи.

— Я Лот, государи мои, а дяди моего имя, если уж правильно говорить, Аврам, — ответил им. — И хотя я не такой уж праведник, но в доме моем найдете вы отдых, покой и угощение.

И пошли они за мной через ворота Содома, которые были когда-то одним из главных украшений города, славившегося в древности мастерами-искусниками, по праву называвшими себя творцами. Эти творцы гордо проповедовали дух свободы и любви, но, с головой в творение уйдя, не смогли уберечь потомков от того, что гордость их выродилась в гордыню, свобода — во вседозволеннось, любовь — в необузданность плотских утех… Пошли гости за мной в высокую арку, охранявшуюся с двух сторон каменными львами, и даже сумерки не скрыли от глаз пришельцев, что в ощеренные пасти этих грозных зверей, изваянных из туфа, набит всякий городской мусор. И по запаху едкому вряд ли не догадались они, что арка стала отхожим местом для содомлянских пьянчуг.

И, хоть недолог был путь от городских ворот до моего дома, насмотрелись пришельцы непристойных рисунков на стенах зданий, бывших когда-то прекрасными, наслушались хмельных криков и визгов, доносящихся из дворов и окон, не раз переступали через мертвецки пьяных горожан, валяющихся на булыжной мостовой, один из которых был совсем голым и пытался схватить идущих за ноги…

Согласившиеся стать моими гостями шли молча, но я чувствовал, сколь мерзостны для них картины жизни Содома. Пытался объяснить им, что сегодня царь Бера объявил в городе праздник по случаю излечения своего от длительного запора, но увенчанные трепетным сиянием пришельцы сказали мне, не размыкая губ:

— Страшна будет кара городам и людям, презревшим, извратившим путь любви!

В доме моем они сняли с себя большие заспинные короба, которые я тогда только и приметил, поставили их на пол. Я хотел, было, придвинуть один из коробов к стене, но не смог сдвинуть его и на волосок, потому и поднял недоуменный взор на гостей: как же они их несли? Не понял я, из чего сделаны эти короба: не дерево, не кость, не металл, а нечто не внятное ни глазу, ни ощупи. Пришельцам мой интерес к их вещам явно не понравился — поразили на краткое время бессилием мои руки, плетьми повисли они.

Ни Элда, ни дочери этого не заметили, во все глаза разглядывали гостей. Иска и Милка очень бы хотели, видать, пощупать, что за ткань такая в дивных серебристых одеждах пришельцев, да не решались. А еще больше, похоже, поразила их красота незнакомцев: прямо-таки уставились!.. «Вот уж телки мокрогубые!.. — думал я с обвисшими, подобно плетям, руками. — Ведь нашел же я вам все-таки женихов в Содоме, нечего на других пялиться».

Рыхлая моя Элда принесла гостям пресных хлебов, я достал вина, как только вновь налились силой мои руки. Дочери стали подносить другие угощения. Тут жена вспомнила: «А соль-то у нас кончилась!..» Побежала по соседям. Я еще, помнится, подумал ей вслед: не в соли дело — ей скорей растрещать надо, какие у нас гости небывалые.