Александр Казанцев - Школа любви

Мое неуклюжее заступничество за города только еще больше разгневало пришельцев:

— Погибель ждет всех, кто сотворил себе кумира по низкому подобию своему!

— Сотрем, как погань, города эти с лица земли!

Видя страх наш, они решили немного успокоить меня и моих домашних:

— Тебя, Лот, и семью твою не тронем.

— Жену свою, дочерей, другую родню, если есть, выведи из города на рассвете.

И тут взмолились ко мне Милка и Иска:

— Скажи нашим женихам, пусть тоже выйдут из города!

— Без них нам и жизнь не нужна!

Все-таки ведь нашел я им женихов с год назад! Еле разыскал подходящих средь охваченной порчей молодежи, на эту осень как раз две свадьбы намечал, хоть и жаль мне было отдавать любимиц своих жеребцам этим, глазом косящим, как подумалось мне сразу, не на них больше, а на достаток мой, годами нажитое добро…

Но мало ль как мне думалось, а послушав мольбы дочерей, пошел в ночь разыскивать их женихов, не зря же все-таки так долго выбирал их из сотен.

Я знал, что холостяки, по молодости лет не канувшие еще в пьянство с головой, собираются возле храма Астарты, на краю дубравы, устраивают там по праздникам пирушки, молодецкие состязания, потасовки, а то и драки — с кровью, с переломами костей. Содомляне постарше появляться на их сборы не рисковали: изобьют, глазом не моргнут, на седины не глянут… Женихи моих дочерей перед супружеством вовсю старались догулять, нарезвиться напоследок с холостой братией, потому я не сомневался, что они там. Но когда, преодолев отвратительную постыдную робость, обогнул я храм Астарты (ах, как в детстве мечтал я когда-то оказаться в храме богини любви!), в окружившей меня толпе разгоряченных молодчиков не увидал своих будущих зятьев.

Мне повезло: похоже, драка отбурлила недавно, побежденные бежали, а ликующие победители, слизывая кровь с разбитых губ, носы расквашенные утирая, потирая синяки и шишки, настроены были почти добродушно. Лишь потаскали меня шутливо за бороду, да под зад коленом кто-то саданул. Я не обиделся — до того ли мне! — спросил, где женихи моих дочерей. То-то хохот грянул! Молодой, наглый, издевательский. Так разошлись подонки, что велели мне кричать в ночи ослом — тогда, мол, скажут они, где те, кого ищу.

И я кричал — старый сивый осел!

— Глянь-ка вон там, за кустами… — сказали мне с булькающим хохотом. — Один женишок орехи там долбит!

За ореховыми кустами я действительно нашел жениха Милки. В свете полоумной луны увидал я, что он, стоя на коленях, держит на плечах своих чьи-то голые ноги — то ли какой сластены городской, то ли жрицы храма Астарты. Так он поглощен был своим размеренным занятием, что не услышал моих шагов, зато подмятая им самка услыхала, засмеялась звонко:

— Давай, давай, поднажми! А то еще одному невтерпеж!

Кровь ударила мне в голову: со всей силы пнул я разошедшегося Милкиного жениха ниже спины. Самка издала возглас ликования, а он вскочил, ошалело оправляясь, чуть было не бросился на меня с кулаками, да узнал и вовремя остановил замах. Прошипел мне, обдавая винным духом:

— Сам ведь кобелище был еще тот!..

Стараясь не глядеть на распяленную и распаленную самку, я сказал ему:

— До рассвета уходи в сторону Сигора. Утром весь город погибнет.

— Так я и поверил, — хмыкнул он в ответ. — Дочерям своим сказки на ночь рассказывай.

Я махнул рукой, спросил только, где жених Иски. Грязевым фонтанчиком взметнулся злой хохот.

— А он мальчика куда-то повел!

Шатаясь, выходил я из зарослей, провожаемый хохотом двух молодых голосов, а когда проходил мимо храма, в спину мне вкогтился по-кошачьи издевательский хохот многих. Тошнота облезлой крысой подползла к моему горлу.

Брел по ночным улицам Содома, и хоть обильно они политы были желтым жиром луны, наступал порой, как незрячий, на простертые тела пьянчуг, и сипел один из них, ухватив меня за ногу:

— Ложись со мной!.. Возьми меня!..

Уже не жаль мне было обреченный город.

Дочерям соврал, что женихи уже двинулись к Сигору. И они, успокоенные, уснули. Давно спали уже наши гости. А Элда, собирая добро в узлы, по-собачьи поскуливала. Чтобы не слышать ее, я закрыл уши руками, но вслед за звоном тишины услыхал незабвенный голос Сары, ее слова, брошенные мне когда-то: «Ты не знаешь, что такое любовь!.. Ты не можешь любить!..»

Уходили мы из Содома тихо, молча. Вместе с нами шли сперва и переночевавшие в нашем доме гости, но за городскими воротами они остановились, сняли с себя большие заплечные короба, в которых, понял я, и таилась погибель.