Александр Казанцев - Школа любви

— Так ведь не мне это надо — порядок требует… Чтобы заключение сделать, необходимо ознакомиться… — лопотал совсем сникший Тумалевич, нервно закуривая. — Ладно, я к вам приезжать буду, договорились… — помолчал, а потом — лишь бы спросить, неловкость ситуации замять: — Вот вы говорите о ворюгах, которые дворцы… У вас что, конкретные факты?

Этим он только сильней меня разозлил.

— Я вам не стукач! Я своим делом худо-бедно занимаюсь, вы займитесь своим!

Опер стал жадно дым заглатывать, пытаясь успокоиться.

— Знаете, я ведь с самого начала предполагал, что вы оклеветаны, — видно было, что врать ему неприятно, не натаскался еще, даже поморщился. — До заключения по делу я не имею права вам это говорить, а вот… — набредя вдруг на мысль, взбодрился было: — Вы ведь, кстати, можете подать на него в суд! Да, за клевету привлечь… Защита чести и достоинства… — Однако бодрость эта быстро улетучилась. — Правда, статья эта мертвая… — и, поймав мой недоуменный взгляд, пояснил: — Полгода, как минимум, судиться будете, а в лучшем случае признанный виновным принесет извинение и выплатит символическую сумму за моральный ущерб. Законы у нас, знаете ли, несовершенные…

— Теперь знаю. Позвольте откланяться. «До свидания», уж простите, не говорю.

Уполномоченный приезжал в писательскую по утрам, когда меня не было. С помощью бухгалтерши просмотрел финансовые документы «Образа», снял копии и через полмесяца дал заключение об отсутствии состава преступления…

Но за это время Налим успел в двух газетах опубликовать пасквили, в которых информировал общественность о моих преступлениях, называл умопомрачительные суммы уворованных денег и сообщал, лишь в этом от правды не отступая, что ныне мной занимаются «компетентные органы».

Многие знакомые звонили мне, и домой, и на работу, возмущались, советовали в суд подать на клеветника и непременно ответить печатно. На последнем настаивали как раз газетчики: понимаешь, старик, время-то паскудное, хоть и о «гласности» трубим, но если он тебе врезал, теперь ты ему врежь — опубликуем непременно, газеты теперь скандалами нехило подпитываются…

Однако немало я ловил и косых взглядов — подозрительных или злорадных.

— Ну и вляпался же ты! — сказала мне даже Елена. — И на меня теперь поглядывают с ухмылками, а я ведь в школе работаю…

Вот это меня задело, пожалуй, больше всего.

Тогда и стала мне спасением единственным Межениновка.

Приезжать на участок стал и без жены. Ворочал землю, корни, пни, обливался потом, до стона и хрипа животного напрягал жилы, чуя, как токи злобы все же уходят из меня помаленьку в почву, прочищаются немного душа и мысли.

А порой ведь и жить не хотелось…

Заметил все же — когда на участке рядом со мной была Елена, быстрей мне удавалось разрядиться на время от всей черноты.

Однажды копал колодец — ведь не натаскаешься для полива из неблизкого ручья — углубился уже почти на свой рост, с натугой выбрасывая глину лопатой, вскидывал голову к ясному небу и думал чуть ли не философски: не померк свет, хоть и в яме я… Вдруг услыхал испуганный крик жены.

Пулей вылетел из колодца — потом дивился даже, как это мне удалось, с такой глубины.

Оказалось, Елену укусил клещ («чеховское ружье» выстрелило). Она сумела его отцепить с шеи, зажала между пальцами.

— Это энцефалитный. Точно! — сказала чуть ли не обреченно.

Ее страх мигом передался мне, но догадался я не выдать это Елене, усмехнулся даже:

— Сразу — «энцефалитный»?.. Может, и не клещ это вовсе… — заставил опустить пойманную козявку в баночку из-под соли, разглядел. — Вот черт! Клещ… Маленький только — детеныш, что ли?.. Может, они в детстве безвредные?..

Но живо стали мы собираться в дорогу — чтобы скорей в город вернуться, успеть в пункт серопрофилактики, где делают анализ клеща и при необходимости вводят гамма-глобулин. Елена испуганно и устало молчала всю дорогу, я же в электричке притворился спящим, а сам, съедаемый изнутри тревогой, думал: «Из-за какой-то жидконогой козявочки, из-за букашки еле видной может случиться непоправимое… Этот год мне будто возмездие!.. Да что я все о себе? Эгоист хренов! Ведь без Елены не смогу…»

И вспомнилось мне вдруг подзабытое, давнее…

Тогда учились мы, кажется, на последнем уже курсе. Осень выдалась такая дождливая, что уборка картофеля растянулась до октября, вот и запросило село перед похолоданием подмогу, и, как обычно, брошены были на помощь студенты. Так и оказались мы с Еленой в деревне с непоэтичным и неэстетичным даже названием Мазаловка, которое вполне соответствовало непролазной грязи ее улочек.