Отар Чиладзе - Годори

«Может быть, перед началом скажете несколько слов?» — обратился к Элизбару по радио городской голова.

— Конечно. Спасибо… — Элизбар разволновался. Он почувствовал, что настала исключительно важная минута в его жизни, в высшей степени ответственная и вместе с тем опасная. Ему предстояло ничего не знающим представить ничего не имеющих. Его ораторских способностей, дарованных природой, для этого явно недостаточно, однако следовало сделать невозможное, пролезть в игольное ушко, прыгнуть выше головы, но с честью выполнить свой долг перед несчастной родиной. — Конечно. Спасибо… — повторил он, чтобы выгадать время. Главное — первая фраза: если не сумеет сразу же заинтересовать эту чужеродную толпу, пахнущую пивом, рекой и солнцем, эту стихию, колышущуюся вокруг вытоптанной площадки, потом будет поздно: его не только не станут слушать, но, может быть, вытолкают взашеи. Торопливо, без слов он взмолился всем грузинским святыням, языческим и христианским, и заговорил:

— И с Гильгамешем доводилось спорить… — Вокруг застыла могильная тишина. — И корячиться на корточках в Троянском коне… — Молчание напряглось. — И пьяным драться в борделях Вавилона… — Тут поднялись свист, гогот, аплодисменты. Он продолжал смелее: — Ваш Фридрих Великий сравнивал себя с нашим Маленьким Кахи1… - Наступившее молчание показалось опасным, и Элизбар поспешил разрядить напряжение. — Я хочу сказать, что ваш Фридрих был неточно информирован о габаритах нашего Кахи. — В толпе засмеялись. — А знаете почему? Его обманывали наши враги: дескать, к чему Кахе твоя подмога, если он затерзал Индию с Персией… А ведь в натуре у него даже стула не было — старую задницу пристроить! — В толпе опять засмеялись. — Сейчас продолжается то же самое. Вы ничего о нас не знаете, вернее, знаете то, что мешает настоящему знанию. — В толпе кто-то свистнул. — Ладно, оставим политику. Но я со всей ответственностью заявляю, что Антон Кашели не способен одолеть своего отца. Поделюсь с вами одним секретом, а там судите сами. Знаете, в чем суть его переживания? Как бы его не сочли за порядочного человека, потому… потому, что он и есть порядочный человек. Порядочность его главный недостаток, он ею наказан… Надеюсь, вы не усматриваете в моем заступничестве личную заинтересованность, хотя он, конечно, доводится мне зятем, а до того мы были близкими друзьями. Однако истина выше дружбы. А истина против Антона. С космополитом он патриот, с патриотом космополит. Почему, спросите вы? Потому, что в отличие от вас вырос без родины, хотя ни разу не ступил за ее пределы. Просто старшее поколение так умело перекрасило его родину, что он не нашел ее, как черную кошку в темной комнате. Вернее, нашел, но только в книгах сумасшедшего Николоза, библиотекаря квишхетской библиотеки. Поэтому он ничего для вас не представляет, то есть, я хотел сказать — он не существует хотя на самом деле, конечно же, существует и даже доводится мне зятем. Просто вы не видите его, как черную кошку в темной комнате. Молодежь — наше завтра, но наше завтра во многом зависит от вашего сегодня. Главное, чтобы ООН не предала нас, а что до Евробанка, то он всегда дает один из трех. То есть три дает, два забирает… Себе два, нам один. Спасибо, фактически — за ничто. При этом со всей ответственностью заявляю, что в Грузии сегодня не унижен никто, кроме грузин. Урон, который не смогла нанести диктатура, нанесла демократия. Мы добровольно покидаем свой дом, а чужаки нагло в него вселяются. Вопрос — кого винить?! Природа не терпит пустоты. Высшая цель — соблюдение демократических принципов. Другими словами, мы своим не запрещаем бежать, а чужим — обживать наши земли. Не только дружелюбный гость — даже враг не скажет, что был изгнан нами. Да, мы существуем, но нас не видно… Не видно, пока в окнах наших домов не загорится свет… Благодарю за внимание.

Толпа издала скорее вздох облегчения, нежели сочувствия, хотя тут и там раздались жидкие аплодисменты.

«Спасибо, Господи, за то, что дал силы высказаться». Весьма довольный собой, Элизбар искал глазами Элисо и Лизико, но, взволнованный пережитым, ничего не видел. Зато они видели его и в знак успеха слали воздушные поцелуи. Восхищенные столь оригинальным спичем, они держались раскованней, чем прежде.

— Я готов! — громко объявил Элизбар.

— Открывайте… Выпускайте!.. — скомандовал по радио городской голова.

В ту же минуту из буфета, устроенного на берегу реки, очертя голову выбежал лопоухий Григол. Он на ходу дожевывал гамбургер, утирая рукой вымазанный горчицей рот. Подбежал к дощатой будке, сорвал ржавый замок; створки дверей, натужно скрипя то ли от злости, то ли от старости, отворились. Сам лопоухий Григол укрылся за одной из створок и простоял там, пока на зеленом лугу не на жизнь, а на смерть сражались Элизбар и его свояк, обернувшийся свирепым зверем.