Ричард Форд - Канада

В семь тридцать они были готовы — разбросали по комнате одежду, завтракать не стали, повесили на дверь домишки табличку «не беспокоить» и покинули мотель. Предположительно, это должно было создать впечатление, что они заспались допоздна, а после второпях уехали по каким-то делам, намереваясь вернуться.

Они направились на восток, миновали крохотный городишко Уибо, вблизи которого сложился первоначальный план отца (пустое ранчо, позаимствованный грузовичок), замененный в дальнейшем планом матери, более простым. За Уибо пересекли границу Северной Дакоты, обозначенную всего лишь металлической табличкой, извещавшей, что вы переезжаете из одного штата в другой. Немного отдалившись от нее, свернули на проселок и, проехав милю по ячменному полю, увидели ручеек, огибавший купу зеленых тополей, на ветвях которых сидели сороки. Отец вылез из машины в курящийся утренний воздух и заменил номерные знаки — украденные им три дня назад зеленые с белым номера «Штата Сада Мира» заняли место тех, на которых черными буквами значилось: «Штат Сокровищ». После этого он облачился в синий летный костюм и белые туфли, обращавшие его, как он полагал, в невидимку, и укрыл прежнюю благопристойную одежду и сапоги под ветвями упавшего дерева. Мама из машины не выходила, потому что боялась змей. Затем они возвратились к шоссе, повернули на восток и вскоре въехали в Крикмор, первый после границы город, по каковой причине отец его и выбрал.

Национальный сельскохозяйственный банк располагался неподалеку от западного конца проходившей через центр города Мэйн-стрит. Отца удивило обилие людей на улице — всего-то в 8.58. По ней катили грузовички ранчеров, хлебоуборочные комбайны, зерновозы, шли за покупками люди. Жители города вставали рано. В соответствии с планом отец повел машину по главной улице, свернул у страховой компании за угол, проехал полквартала до уже известного ему, посыпанного гравием и поросшего травой переулка, — на углу его стояла авторемонтная мастерская, а за ней вплоть до самого банка ни одного дома не было. Отец докатил по гравию до места за банком, где можно было поставить машину, — две, принадлежавшие служащим банка, там уже стояли. Задерживаться здесь надолго он не собирался. Ему хотелось, чтобы все прошло как можно тише и неприметнее, потому он и решил не изменять свою внешность и даже маску, вопреки совету мамы, не надел. Еще и в те минуты отец продолжал верить, что на банковского грабителя он нисколько не похож. Лицо у него ясное, спокойное, он недавно подстригся. Щеки выбриты. Ничто (кроме летного костюма) не позволяло заподозрить в нем не обладающего ясным и спокойным лицом гражданина Северной Дакоты, а кого-то совсем другого. Машину они остановили за банком в три минуты десятого. Отец сразу же вылез наружу, нацепив коричневую матерчатую бейсболку и сунув в карман костюма револьвер. И он, и мама молчали. Он прошел по отделявшему банк от ювелирного магазина, купавшемуся в тени проулку с остатками асфальта и ступил на тротуар Мэйн-стрит. Солнце оказалось куда ярче, а небо синее и выше, чем ожидал отец. На тротуаре лежали солнечные зайчики — так сказал он потом нашей матери. На одно пугающее мгновение он растерялся, не понимая, куда повернуть. К тому же и улица была оживленной — сильнее, чем пять минут назад. Мама написала потом, что он едва не развернулся и не пошел назад, — что еще мог бы сделать. Однако отец без всяких раздумий решил, что оживление это ему на руку: оно будет отвлекать людей, когда он минуты через три, не больше, выйдет из банка с полной сумкой денег. Он никому не бросится в глаза и сможет скрыться в проулке незамеченным.

Отец поднялся по нескольким ступенькам от горячего тротуара к большой — медь и граненое стекло — двери банка. И подумал, что стоило бы надеть солнечные очки, они бы и внешность его изменили, и глаза защитили от света. Он вошел в банк, остановился, закрыв за собой дверь. Внутри было прохладно, сумрачно, спокойно. А снаружи — жар, шум, суета. Кроме того, его поразила миниатюрность банковского зала. Ну опять-таки, он же сюда не заглядывал — из опасения, что его кто-нибудь запомнит. У одного из трех зарешеченных кассовых окошек стояла, что-то рассказывая, клиентка — маленькая худенькая блондинка, наблюдавшая, как кассирша отсчитывает, прежде чем уложить их в парусиновую сумочку, купюры, предназначавшиеся для кассы соседнего ювелирного магазина. В банке, сказал потом маме отец, пахло чистотой, как внутри нового холодильника.