Ричард Форд - Канада

И опять-таки, увидеть Артура Ремлингера днем мне не удалось, что было в тех обстоятельствах событием примечательным. Вот двоих американцев я видел: они поглощали ленч в столовой, где толклись охотники, обсуждавшие подробности утренней вылазки. Я сбегал по двум их поручениям — в аптеку, за пузырьком «мертиолата», и на почту, за марками для отправляемых в Америку почтовых открыток. Американцы, не замечая ни меня, ни кого другого, что-то жарко обсуждали. Смешно, вообще-то говоря, провести едва ли не целый день, разговаривая у всех на виду, между тем как о них было известно столь многое: их намерения; история с убийством; то, что Ремлингер знает, кто они, и, возможно, сидит у себя наверху, пытаясь придумать, как ему с ними поступить; то, что они привезли с собой пистолеты, которые, возможно, уже решили использовать. Первые подступы к чему-то очень дурному могут выглядеть смехотворно, говорил Чарли, а могут казаться несерьезными и не стоящими внимания. И это следует знать, потому что тогда ты понимаешь: источник многих бед находится в двух шагах от обыденного и привычного.

Чтобы привлечь к себе внимание американцев, — а мне все еще верилось, что разговор с ними станет для меня своего рода приключением, — я спросил у сидевших за соседним с их столиком охотников (с которыми познакомился утром), как им понравилась сегодняшняя охота. Я не стал бы спрашивать об этом, если бы не надеялся, что американцы, услышав мой американский выговор (как я полагал, у меня имевшийся), обратятся ко мне. Однако ни один из них по сторонам не оглянулся и разговора не прервал. Я услышал слова энергичного, черноволосого Кросли, который, по-видимому, относился к происходившему с большей, чем округлый, лысый Джеппс, серьезностью: «Наверняка ничего не известно. Все, что у нас есть, — долбаные домыслы». И решил: наверное, они обсуждают, что делать дальше, и никак не могут прийти к согласию. Однако настоящее значение сказанного Кросли осталось для меня темным, показаться подслушивающим их разговор — хоть я и подслушивал — мне не хотелось, и потому я покинул бар и поднялся к себе, поспать.

— Я привезла тебе ту книгу.

Флоренс стояла у моей двери в сумрачном коридоре, на другом конце которого находился вход в жилище Ремлингера. Я спал, стук испугал меня, и я открыл дверь, так и оставшись в одних трусах. И мгновенно решил, что ко мне она как раз от Ремлингера и пришла.

— В ней есть карты, — сказала она. — Помнишь, мы говорили об этом. Ну вот…

Флоренс опустила взгляд на увесистую книгу, вложила ее мне в руки и улыбнулась.

Коридор за ее спиной освещался единственной голой лампочкой. До сих пор в мою дверь стучался только Чарли Квотерс — чтобы поднять меня с утра пораньше. Ему я, не одевшись, не открывал.

— Ты бы накинул что-нибудь.

Она повернулась, чтобы уйти, видимо не желая смущать меня.

Флоренс говорила, что собирается принести мне книгу по истории Канады. Вот это она самая и была. С белыми библиотечными значками на корешке. Вверху каждой страницы стоял штамп: «Публичная библиотека Медисин-Хата». «Построение канадского государства», так она называлась. Автор Джордж Браун. Мы уже обсуждали с Флоренс мой переезд в Виннипег, где я буду жить с ее сыном и, возможно, стану канадцем. Я размышлял об этом. Флоренс считала, что так для меня будет лучше. Я провел в Канаде совсем недолгое время — всего шесть недель — и почти ничего о ней не знал. Мне нужно было познакомиться с основными касающимися ее фактами: государственный гимн, клятва верности флагу (если она существует), названия провинций, кто тут президент. Я считал, что не могу пока сказать, нравится мне Канада — в большинстве отношений — или нет, тем более что приехал я сюда не по собственному почину. Да и название «канадец» мало чем отличалось по смыслу от наших с Бернер утверждений, что мы «жили» в том или ином городе, — мы приезжали туда, ходили в школу, а потом уезжали. Я прожил в Грейт-Фолсе четыре года, но жителем его так себя и не ощутил. Похоже, протяженность срока, который ты проводишь в каком-либо городе, большого значения не имеет.

— Прочитаешь, вернешь ее мне, — сказала Флоренс. Она на шаг отступила в коридор, и мягкое, круглое лицо ее стало почти неразличимым в тусклом свете. — Прости, что застала тебя врасплох.

— Спасибо, — сказал я и прижал книгу к груди. Мне казалось, что я стою перед ней голышом.

— Я ведь вырастила детей, — сказала Флоренс и помахала мне ладонью. — Вы все одинаковы.