Александр Торопцев - Охрана

Она пропустила его в прихожую, мягко щелкнула дверью и заспешила, не то чтобы отвыкнув от мужика, всего-то месяц Сергея здесь не было, да и не сошелся клином свет на нем, но соскучившись по скромному Прошину. И ему, вот что их объединяло, кроме всего прочего, ее ласка азартная, слегка яростная, была явно не в тягость.

Николай Касьминов готовился к своему сорокапятилетнему юбилею основательно, по-русски. Отвлечь его от важного мероприятия не могло ничто. Даже разбушевавшийся ремонт здания конторы. Строители обещали сдать первый этаж к началу ноября, не сдали. Пришлось устраивать празднество не в роскошной переговорной или хотя бы в уютной комнате отдыха, а в подвале соседнего здания, одного из объектов конторы. Юбилей не отменишь. Пусть не на первом этаже, пусть в подвале, не это важно – главное люди, друзья, бывшие офицеры, с которыми свела его судьба в охране. Все они очень обрадовались приглашению, поблагодарили его, но прийти смогли лишь самые верные: Петр Польский, Сергей Прошин, Михаил Шипилов, оба сына Касьминова, Нина Ивановна Андреева, новый начальник охраны объекта. Неплохой собрался коллектив, боевой. Погуляли они весело, и тосты произносили торжественные, как и положено в таких случаях. Расходились с неохотой. Продолжить бы да некогда, у всех неотложные дела.

Касьминов пытался их остановить: «Закуска еще есть, за водкой сбегают пацаны, еще только девять тридцать!» Нет, Николай, не надо за водкой посылать, достаточно, пора по домам.

Разошлись. Захватили с собой Нину Ивановну, оставили распаханный вилками стол, пять пустых бутылок «Гжелки» на полу, мелкие подарки в сумке на лежаке, тишину и пустоту.

– Пап, мне пора, – сказал старший сын, выпускник военного училища. Понял, без полгода лейтенант, что отец может заставить посуду мыть да стол прибрать.

– Да, сынок, поезжай! А то опоздаешь чего доброго, – невесело ответил отец, обмякший, усталый.

– Пап, я его до метро провожу, – довел до сведения отца младший сын.

– Что он, маленький? – всколыхнулся было Николай, но быстро опал, опустил глаза, положив ладони на колени.

Дети вмиг покинули помещение.

«Чертяки! Сейчас у метро пива выпьют и будут болтать целый час, – подумал Касьминов-старший и вдруг быстро оживился. – И пусть. Я тут без них добью свою в спокойной обстановке».

Он сунул руку под лежак, достал оттуда шестую бутылку, которую они ополовинили с Польским, когда никого еще не было, чокнулся с бутылкой «Гжелки» и торжественно произнес:

– За меня!

Не спеша процедил он водку из граненого стакана, пальцами подцепил с тарелки лист капусты, уже подсохший сверху, и, громко чавкая, съел его в три прикуса. Хорошая закусь! Даже на сытый желудок, даже когда все гости разошлись, сдались, о делах не вовремя вспомнили. Что дела? Тут юбилей! Почти полвека прожил он на земле. За это стоит выпить, чего говорить-то!

Он пропустил еще одну дозу.

Дела! Двухтысячный год. Середина ноября. Все в погребе. Машина в гараже. Жена в отгулах. Готовит субботний стол. Уж в городке у него все будет нормалек, не то что здесь. Друзья, друзья! Лучшие охранники. Будем держаться друг за друга. Продержались. Один сбежал, устроился в унитарное государственное предприятие, другой пошел на повышение, третий подался во вторсырье, а Воронков вообще отматерил его по телефону: «Какой юбилей! Ты же знаешь, что я не пью. И ничего не хочу я иметь общего с вашим Балдулиным, будет он у тебя или нет, мне безразлично!»

Касьминов обладал одной доброй чертой характера, иной раз мешавшей ему: он хорошо и накрепко сходился с людьми. Но люди не всегда отвечали взаимностью. То есть они бы и рады были, да не всегда у них хватало времени на дружбу. Как, например, в этот юбилейный вечер. Подумаешь, подвальное помещение! Что тут такого-то! Комната чистенькая, стены недавно покрашены. Скатерть. Стулья нормальные. Почему бы не поговорить по-человечески?

Не был он никогда пустозвоном-балаболкой, но все-таки вместе работали пять лет. С Кухановским бригадиром, Александром Егоровым, они всего-то и знались на объекте пять месяцев, и то каждый раз при встрече тот уважительно здоровался с бывшим майором, останавливался:

– Ты как сам-то?

– Нормалек. А ты?

– Дела идут, контора пишет. Работой доволен?

– Не жалуюсь.

После этого следовало обычное:

– Мне пора. Будь здоров.

– Будь здоров.

В редких случаях Егоров жаловался на машину, Касьминов обещал посмотреть, смотрел, выявлял диагноз, если мог, ремонтировал его иностранку. Егоров расплачивался с ним хоть и не щедро, но по-людски. Николай нутром чувствовал исходящую от бывшего урки опасность. Она возрастала с каждой их новой встречей. Особенно после странной аварии, болевая тень от которой так и не растворилась, не истаяла. И не растаял страх в душе: не верил старый автомобилист Касьминов, что наехали на него случайно. Иногда при встрече с Егоровым он чувствовал исходящую из его холодных голубых глаз опасность. Но в чем она выражалась – вот вопрос, на который Николай не мог ответить. О наркобанде, работавшей в районе в качестве своего рода ретранслятора, слухи ходили-бродили и добрели-таки до своего логического завершения, до суда. Как это не удивительно, Егоров в этом деле не участвовал никаким боком. Повязали бы в один миг. Начальник районного угро не верил в то, что после нескольких ходок к хозяину человек может излечиться. Тем более такой человек, как Егоров, которого начальник знал, будучи участковым милиционером.