Владимир Колганов - Лулу

Теперь представьте себе, что речь идет о сугубо практических вещах — товар, доставка, купля-продажа, договорные обязательства. Короче, та самая скучнейшая белиберда, которая лежит в основе любого сколько-нибудь прибыльного предприятия. В сущности, все сводится к тому, насколько наши желания соответствуют возможностям. Если исходим из того, что каждое желание достижимо, нужно всего лишь, отбросив соображения морали и прочие обременительные предрассудки, составить бизнес-план, поднакопить финансы и сделать соответствующие распоряжения. Так вот, девчонку при известных обстоятельствах тоже можно рассматривать как товар, который предназначен для продажи. А почему бы нет? В конце концов, что в этом странного, если спрос повсеместно диктует предложение? К тому же, как меня упорно заверяли, все происходит на взаимовыгодной основе, надо так понимать, что с добровольного согласия. Девчонкам нашим тоже сладкой жизни хочется! Ну если не сейчас, тогда чуть позже, когда придется выходить в тираж. Однако если же она попросит вас о помощи или, не дай бог, всплакнет, а то и вовсе возникнет пусть даже призрачный намек на некие родственные связи — тут требуется совсем иной подход, иначе вас, то есть меня, пожалуй, смогут обвинить во всех мыслимых грехах, а то и попросту обозвать подонком.

Однако до чего же скучная и бездарная эта штука — жизнь! Добывание денег абы как… лобзания со сволочами… пьянки до утра… слабая надежда, что детям больше повезет… и бабы, бабы, бабы… Да, надо работать! Надо работать, пока есть силы и не настал момент, когда не остается ничего — ни сил, ни здоровья, ни желаний…

Но что особенно повергает меня в уныние, так это вычитанная на днях во время блужданий по Сети фраза из письма Чехова: «Утром — чашка кофе, днем — бульон». Надо полагать, это для того, чтобы не тратить драгоценные силы на пищеварение. Согласен, что только натощак возможно творчество, а уж если повезет, и вдохновение вас чем-ни будь одарит. Увы, но мне это оказывается явно не под силу — видимо, инстинкт самосохранения срабатывает. И очень кушать хочется. Великие оттого и велики, что себя нисколько не щадят. Вот и Антон Павлович сгорел…

И все-таки усердия в этом деле мало. В свое творение художник должен вкладывать часть души — только тогда можно рассчитывать на удачу, на признание. К примеру, у кого-то искренняя исповедь потянет на несколько томов, кто-то сможет написать всего-то одну, но замечательную книжку, пусть так. А вот моей душе ну просто нечего сказать, молчала бы помногу дней подряд, если бы иной раз ситуация не требовала. Не спи, душа! Проснись, а то ведь жизнь пройдет, и все впустую, ну ни полстрочки обо мне в анналах не останется.

Проблема в том, чтобы найти подходящий для себя сюжет. Такой, чтобы некие аккомпанирующие вдохновению, как бы натянутые внутри струны отозвались, почувствовав в конкретных обстоятельствах что-то понятное, родное. И вот тогда, словно положенные на музыку слова, польются одна за другой наполненные смыслом строки, и не будет им числа. Только бы в самый ответственный момент в этом тщательно отлаженном оркестре что-то не сломалось, не сфальшивило. И опять все то же — где мне взять сюжет? Потому что описывать свою собственную, героически или не вполне достойно прожитую жизнь — я не сказал бы, что очень увлекательная перспектива. А все из-за того, что весьма болезненная это штука — выворачивать наизнанку самого себя. Ну так и тянет что-нибудь приукрасить, на худой конец, то есть если ничего иного не придумаешь — соврать. Притом, соврав хоть раз, следом начинаешь все остальное подчищать и подтасовывать. А тут уже возможны самые непредвиденные несуразицы и нестыковки. Так что куда надежнее где-то что-то позаимствовать, желательно позамысловатее, чтобы никого из пишущих не повторять.

Я вот подумал: а что, если перед сном нажраться до отвала? Вы представляете — целая ночь совершенно немыслимых кошмаров и отчаянных погонь. Да чтобы выдумать такую невероятную, никем не апробированную фабулу, иной раз требуется едва ни не полгода голову ломать! А тут, пожалуйста, нате вам готовенькое. Успеть бы только вовремя проснуться и все, что было, записать. Но вот проснулся, и жизнь тебе устраивает такое, что детскими забавами могут показаться и твои прежние заботы, и тот ночной кошмар…

Трудно поверить, но допускаю, что где-то я изрядно согрешил. Понятное дело, мы все не без греха, но почему-то кажется, будто бы в чем-то я превзошел тот уровень допустимого, за которым еще чуть-чуть — и начнется беспредел. Все чаще просыпаюсь я в холодном поту, а посреди трудов праведных или же застолья вдруг словно бы впадаю в забытье, в некую внезапную прострацию. И вот уже меня здесь нет, а я где-то там, в безбрежных далях прошлого, пытаюсь изменить то, что когда-то сотворил. Так в комнате своей начинаешь переставлять предметы, надеясь тем самым как-то изменить судьбу или хотя бы уверить себя в том, что такое в принципе возможно. Ну передвинешь шкаф — так все равно не сможешь к жизни возвратить то дерево, из которого он сделан.