Владимир Колганов - Лулу

Бывает так, что вроде бы приснился сон, но после пробуждения уже не помнишь ничего. И остается только ощущение, будто что-то неминуемо должно произойти, но что это такое — даже не догадываешься. Вы можете мне не верить, но предчувствие этой встречи тревожило меня с некоторых пор почти что постоянно. Словно бы некое видение возникало наяву, заслоняя собой все прочие события и предметы. Однако, если я скажу, что был в состоянии случившееся предвидеть, вот уж тут вы с полным основанием можете назвать меня пройдохой и лжецом. Нет, не было для этого никаких причин! И все же я не мог избавиться от некоего подобия страха — наверное, именно так дикий зверь предчувствует беду…

Лифт внезапно затормозил, хотя при движении вверх ему останавливаться вовсе не положено, само собой, пока не доползет до нужного мне этажа. Створки двери раздвинулись, и в кабину влетела растрепанная женщина с безумными глазами и разинутым в отчаянном крике ртом, из которого, впрочем, так и не донеслось ни звука. Одной рукой придерживая полы короткого халатика, надетого, как можно было видеть, на совершенно голое тело, другой она стала нажимать сразу на все кнопки лифта, видимо так и не решив, куда же ей следует отбыть. Надо сказать, что в нашем доме есть по меньшей мере две подозрительные квартиры, от обитателей которых можно ожидать чего угодно, начиная от забрасывания соседских иномарок пустыми пивными банками до хорового пения по ночам. Впрочем, все эти квартиры располагаются гораздо выше, примерно там же, где и моя скромная обитель. Вот потому-то я и предложил этой странной даме, отбросив прежние, весьма сумбурные намерения, нажать на кнопку семнадцатого этажа — в конце концов, рано или поздно мне предстояло попасть именно туда, так чего же канителиться? Только теперь крейзи вумен обратила внимание на то, что она здесь не одна, причем я бы не сказал, что мое присутствие ее очень испугало. И вот, по-прежнему тараща на меня свои огромные красивые глаза — а они и впрямь оказались приятного изумрудно-пепельного цвета, — дама осторожно скосила взгляд в сторону зеркала, висевшего на стене кабины лифта.

— My God! It’s impossible, — почти беззвучно прошептали алые, изящно выгнутые губы. И вслед за тем, видимо начисто забыв про обстоятельства своего появления здесь и уже нисколько не обращая внимания ни на кого, то есть в этой суматохе попросту отводя мне роль беспристрастного лифтера, незнакомка принялась приводить себя в порядок.

Представьте, что где-нибудь в фойе шикарного ресторана, в котором вы вознамерились в уютной обстановке отдохнуть, поужинать, перекинуться парой слов с коллегами или друзьями, к вам вдруг подскакивает этакая расфуфыренная стерва, впивается ногтями вам в ладонь и пронзительным, совсем каким-то нездешним голосом орет, чуть ли не присосавшись к уху: «Спасите! Помогите! Избавьте меня от…»

Нет уж, это вы бы меня избавили, мадам! В самом деле, я и так и сяк прикидывал, как бы сподручнее втолковать свалившейся на мою голову иностранке, что негоже ей шляться по этажам да по квартирам в неглиже, рискуя в некотором роде репутацией. Хотя, с другой стороны, мы же здесь люди современные, без излишних предрассудков, можем оказать посильное содействие в случае чего. Однако загвоздка состояла в том, что мой запас английских слов на поверку оказался жидковат, то есть ну просто крайне ограничен. Что я мог сказать? «Гуд найт», «бонжур», «направо туалет»… В конце концов, не приглашать же для объяснений переводчика.

И вдруг, не оборачиваясь ко мне и продолжая прихорашиваться, дама на хорошем русском языке с едва заметным малороссийским выговором произнесла:

— Можешь называть меня Лулу.

Я так и присел. Ну ё мое! Везет же мне — опять на одну из этих самых напоролся. И что они липнут на меня, как вша на мед? По улице ночью не пройдешь — «Ну что, мой миленький, может, развлечемся?». Мало им московских пляс-пигаль, теперь уже и в лифтах стали клеиться!

Но вот когда эта самая Лулу, наконец-то как бы закончив макияж, оборотилась лицом ко мне, от изумления и правда впору было лечь — то есть хоть не вставай, хоть падай. Теперь уже я глядел на нее полуосоловевшими-полувосторженными, какими-то боготворящими — словом, более чем идиотскими глазами, моля Всевышнего лишь о том, чтобы никогда не кончался этот сон.