Владимир Карпов - Танец единения душ (Осуохай)

Балыгей успокаивающе затрясла перед собой руками в том духе, что у нее кое-что почище ружья имеется! Открыла окованный сундук, достала из-под лопоти припрятанную икону. И Агане опять показалось, что это уже было, кто-то доставал так икону. И она даже знала, что если в русских деревнях иные старухи во все годы могли держать иконы на виду, то якутские активисты в борьбе с религией были куда непримиримее!

Тётка поставила икону в правый угол, на пустую до того божницу. Девчонки переглянулись с улыбками, ну, дескать, и охрану бабка нашла. Но промолчали.

Жирник на столе копотно светил слабым колыхающимся пламенем. Потрескивали, убаюкивая, тлеющие поленья в камельке. Лица девушек набрякли, налились, словно ягоды спелостью. На бревенчатых, переложенных мхом стенах играли тени, забегая на потемнелую икону в углу. И хотя, конечно, это просто картина на доске, смотреть на неё было не по себе. Лик, казалось, пошатывался, то, отдаляясь, то, проступая из тьмы с колким взором. С далёкими огоньками в глазах. Как у Бобкова, невольно, стыдясь мыслей своих, сравнила Аганя.

…Разбудили их выстрелы: как щелчки кнутом — раз, два, три… Девчонки вылетели, прошмыгнули вдоль стены так, что бросившаяся лайка с взвизгом развернулась в воздухе на натянутой цепи.

— Э-э, выходи! — кричал милиционер, рубя слог на якутский лад. Он и его напарник прятались за домом напротив конторы.

Пахло порохом. Контора казалась безжизненной. Перед ней, на снегу, валялись скрюченные собачьи трупы: бандиты развлекались, стреляя по досаждавшим лайкам.

Люди горсткой стояли поодаль, наблюдали — ребятня и бывшие заключенные.

Бандиты не стреляли: то ли поняли, что начни они палить, статья иная? Да и мильтоны — якуты, а эти, бестии, промашки не дадут. То ли просто растратили патроны по собакам.

Рыжий, представлявшийся «начальником», потирал ладони и посмеивался: шибко ему было интересно, чем закончится вся эта катавасия?! Его приятель, Вася Коловертнов, чуть склонившись набок, тоже смотрел с любопытством, ждал развязки.

— А вы только с девушками смелые воевать?! — с вызовом бросила Крючочек-петелька.

— Я в мильтоны не нанимался, — скосил губы здоровяк.

— У нас, вишь, другая табельная орудия?! — выгнулся Маленький. — Кайло да совковая лопата!

Мужики вокруг захохотали, тоже все как-то выгибаясь.

— Э-э, — как бы даже полюбовно «экал», прежде чем сказать, второй милиционер-якут! — Стреляй буду!

Дверь конторы резко распахнулась, и на снег полетел карабин.

— Ну, на-я, па-ли-и, — разухабисто выскочил на порог чернявый парень, рванув одёжку: на груди его засинели профили Ленина и Сталина. — Пали в-вь вож-жьдей пролитарьята!

Портреты вождей, видно, возымели действие. Милиционеры растерялись, переглядывались. Тем более, что человек на крыльце был безоружным. Но и подойти к нему, лихому и дерзкому, когда в доме, невидимый, притаился еще один — тоже опасались.

— Да я вьвас этими рьрюками!.. — полосонул бандит пространство вокруг бритвенным взглядом.

Он был страшен и красив в этот момент: с крутыми кольцами чуба на лбу, с острыми, хищными чертами. Мужики, парни, дети, наблюдавшие издали, все чуть подались вперед, подтянулись. И Аганя верно уловила этот общий внутренний порыв: не хотелось, чтобы парня взяли. А как раз наоборот, хотелось, чтобы он ушёл.

В детстве, в её деревне, тоже часто объявлялись бывшие заключённые: одни на глаза не лезли, сами людей сторонились. Другие ходили дергано по улицам, занимая середину, также полосовали, кололи взглядами всех и вся, а то, для верности, поблескивали «перышками»- надо ж обязательно было прилюдно переложить финку из кармана в карман. Их боялись. Даже вот человек фронт прошел, смерть видел, и сам погибал не раз, а перед этими, фиксатыми, часто пасовал. Они горлом умели брать, ну, и сзади у них или за углом — «кодла» — дружки то бишь. Но её робкая, бессловесная в жизни мать к этому крученому народу умела найти подход. Замечется какой по улице с тесаком, мол, всех попишу, мама подойдет к нему, дескать, ножик-то мне отдай, а боровка скоро резать, ты и приходи, «споможешь». Глядишь, и отдал, да еще и разрыдался…

Аганю манило пойти, сказать бандитам какие-то веские слова, только они никак не находились, и ноги не шагали. Куражистые людишки в её деревне были из местных или пересыльных, хорошо знакомые, свойские. Конторы они не громили.

— Ну, давьв-яай, давьвяй сь-юда! — стал по шагу спускаться с крыльца чернявый. — Па-ра-сти-тутки лягавые!