Владимир Карпов: Утешение

— А тебя не удивило, когда я сказала, чтобы ты ко мне сам подошел?

Они, разгоряченные, запыхавшиеся, опять сидели вдвоем за столиком. Она странно водила ладонью по столу, как бы поглаживая.

— Да нет, женщине же неудобно первой подходить.

Галя выпила, вновь решительно пододвинула стакан, улыбаясь, дескать, чего ж ты, как в аптеке, наливай! И ни в одном глазу.

— Я слепая, — нашарила она зажигалку. — Инвалид первой группы по зрению.

Слепоту обычно заметно: асимметрия в глазах. У женщины напротив был совершенно открытый взгляд, правильной формы глаза.

В девятнадцать лет Галя отправилась на заработки в студенческие каникулы: собирала арбузы под Астраханью. Сезон на арбузах, выращенных на селитре, отобрал зрение.

— Нам говорили, что их есть нельзя, но ведь мы же молодые были. И все, кто там был, заболели: на каждом отразилось это по-своему. Одни стали бесплодными, другие — желудочниками. У кого какое место было слабое, то и сдало. Может, так было надо, иначе я бы слишком гордая была.

Иван только теперь обратил внимание, сколько в зале людей в очках с толстыми, почти непроницаемыми стеклами. Были и с очевидным косоглазием, и, видимо, совершенно незрячие: рядом с пареньками за столиками стояли трости.

— Это гостиница Общества слепых.

— Как же, я же здесь бывал летом, были просто приезжие, из Москвы, в основном?..

— Всех принимают. Деньги нужны. Мы же бесплатно приезжаем. Нас сюда три, четыре раза в год привозят. Разные группы. Но меня почти в каждую берут. Я тут, как у себя дома.

Женщины — Галины подружки — все танцевали в полном веселье. Молодые, совсем девчонки: одна слоновьи крупная, с лицом прилежной ученицы в роговых очках, другая маленькая, резвая, как мышка, — носились туда-сюда. Они таскали за собой паренька, похоже, невидящего совсем и каждый раз объявлялись то с новыми бутылками пива, то закуской. Стало ясно, почему здоровые то ли бандиты, то ли охранники пили своим кружком, не интересуясь женщинами и как бы отгораживаясь от происходящего.

— Вот вы уже и отшатнулись от меня, — улыбнулась печально Галя.

— Нет, что ты, нет! Я просто… не сказала бы, я бы этого даже не понял.

— Силуэт я вижу, но человека не различаю.

Она была слепая, а он переставал слышать. Белый космос опять забирал его вместе с этими движущимися в немоте, в стремлении к мгновенному счастью людьми, уносил в невесомость, пустоту. Господи, да что же это?! Он искал утешение, а что нашел? А может, и утешение? Что его терзания в сравнении с ее потерей?

Пила она решительно. Много. Но так и оставалась в легком тонусе.

Переместились к нему в номер. Он сидел на низкой кровати, а Галя — возвышалась на стуле возле столика, со стаканом и сигаретой, нога на ногу.

— Женщина любит не за секс, не за заботу, — склонилась она вдруг к нему. — Она любит того, кто ее отвергает, кто ее, — женщина танцевально повела длинной ногой, — постоянно футболит.

Это было в точку: в душевную муку. Ваня потянулся к слепой, которая про него, как показалось, так все сразу поняла. Здесь, под светом яркой лампочки, он разглядел: в хрусталиках глаз ее, в самых сердцевинах, темнели продолговатые тонкие цилиндрики, — глаза были словно навсегда удивленными.

— Это после операции, — поняла Галя его интерес, — гвоздики забыли вынуть.

Она широко улыбалась.

— Как ты поняла, что я это заметил?

— Мужчины ведут себя одинаково. Одни только стесняются сказать, а другие говорят.

— А женщины?

— Что им до меня? Я им не соперница.

— Ну, это как сказать.

— Да ладно. Что, ты бы взял меня в жены? Хотя я хозяйка — ничем не хуже зрячей. У меня дома — специально смотреть приходят, как чисто. Дочь ходит в школу — дочь отличница у меня, я ради нее живу, — никто не знает, что мать слепая. Все собрано, вся одета, все постирано. Муж вот машину стиральную, автомат, никак мне купить не может. Себе он «десятку» купил, теперь на иномарку копит, а мне стиральную не покупает. Потому что… — она развела руками, — когда-то я его не любила, а теперь он меня терпит. Брезгует мной. А что делать, кому я еще нужна? Мне дочь надо поднять. Так, что… я все про себя знаю, — махнула Галя весело, и протянула стакан.

Ваня поддержал почин.

— А мужчины, что, все во всем ведут себя одинаково? — Ивану не нравилось, что она его уподобила остальным.

— Погоди. Ты меня так не допытывай. А то у меня там, — уткнула она пальцы меж грудей, — прыгать начинает что-то, ледоход пошел. Мне это не надо, я все про себя знаю, знаю, как будет. Давай про тебя. Ты же переживаешь, мучаешься?