Ингрид Нолль - Почтенные леди, или К черту условности!

— Это было бы кульминацией нашего прощального ужина, — говорит он Аннелизе.

— Без фортепьянного аккомпанемента едва ли что выйдет, — оправдывается певица, которой не может не нравиться, когда ее просят.

Бросаю на нее предупреждающий взгляд. Но поздно, подруга уже весело напевает песню, какая мне приснилась на днях. Аннелиза представила Софи Лорен, сидящей в кабриолете:

Мы подхватываем хором:

— Bing bang bong! — и потерянное доброе расположение духа вернулось, как ни в чем не бывало.

К счастью, в это время в ресторане никого кроме нас не осталось. После еще трех песен две пары решают уйти. Эвальд тоже откланивается, целует нам руки и произносит:

— Доброй вам ночи, да приснится вам червонный валет!

Рано утром следующего дня все, кто предпочел автомобиль, отправляются в дорогу. Нам с Эвальдом предстояло освободить номера к одиннадцати, поскольку самолет вылетал в полдень. У нас оставалось время на последнюю прогулку.

Мне показалось, будто Эвальд хотел распросить меня об Аннелизе.

— Неужели между двумя живущими вместе женщинами никогда не случаются конфликты? — осторожно интересуется он.

Разумеется, я отрицаю, несмотря на то что это неправда.

— Мы же не весь день проводим вместе, — объясняю я, — у каждой своя личная зона. И кроме того, мы слишком стары, чтобы как дети провоцировать друг друга в борьбе за власть.

— Мне придется продать дом после похорон, — говорит Эвальд. — Для меня он слишком велик, к тому же наполовину принадлежит детям. Михаэла не хочет заводить семью и едва ли станет в нем жить. Для сына этот вопрос вообще не стоит, у него вилла, да и по профессиональным обстоятельствам он не переедет. Я отдам им их доли деньгами.

— Эх, был бы дом Аннелизы более вместительный! — размечтался он. — Я бы с радостью устроился жить рядом с Йолой, естественно, с вами тоже. Втроем мы создали бы отличное общежитие пожилых.

Неплохо задумал старый лис, размышляю я, как готовить или стирать, то тебя не дозовешься.

— Если ты собрался устроиться надолго, то домик тесноват, — замечаю я. — Ведь ты, наверное, захочешь перебраться со всем своим имуществом?

— Ни в коем случае, — возражает Эвальд. — И мне известно, сколько разных вещей у вас находится в доме. Не говоря о том… — Он наклонился и поднял с земли блестящий предмет, лежавший прямо перед нами в песке.

— Покажи-ка, — попросила я и с любопытством взяла у него из рук золотые наручные часы.

Перламутровый циферблат украшен мелкими бриллиантами. Черт возьми! Приблизительно три тысячи евро! Кто-то сильно расстроится! Чтобы искать бюро находок, у нас нет времени, но мы могли бы отдать часы в отель.

Эвальд взял часы и спрятал в брючный карман.

— Лора, — говорит он, — выброшенные морем предметы можно оставить себе.

— Это женские часы, — заметила я.

— Точно!

Не так давно я нашла красную кофту в шветцингенском замковом парке и сейчас ношу ее. Должна ли я сама бросить первый камень? Притворно рассмеявшись, выдаю свою историю в качестве оправдания. В качестве поощрения последнюю часть пути мы идем с Эвальдом рука об руку. Нам радостно от того, что мы скоро полетим. Любезная хозяйка отеля пообещала доставить нас к маленькому аэропорту. Эвальд уверен, что мы полетим на «Сессне».

Как только мы сели за спиной девушки-пилота и самолет с резким шумом стартовал по взлетному полю, моя душа переполнилась счастьем от восторга. Эвальд оказался прав: мы летели совсем низко, так что можно было чуть ли не заглянуть коровам в глаза, и вскоре северофризские соседние острова лежали под нами, словно на географической карте. Еще более захватывающим было зрелище игры света и облаков. Несмотря на то что в таком маленьком самолетике мы получили каждый по своему иллюминатору, происходящее в моем иллюминаторе, похоже, представляло собой более любопытную картину, иначе как объяснить, что Эвальд все теснее прижимался ко мне, чтобы обратить мое внимание то на какую-то корову, то на крестьянский дом. Я пыталась бороться с вызывающей тяжестью его тела, но в то же время по мне каждый раз прокатывалась волна блаженства. А когда его рука, всегда казавшаяся мне мужественной и красивой, легла на мое плечо, то кожу в этом месте начало жечь, будто на нее направили сконцентрированный в увеличительном стекле солнечный луч. Вдруг я перестала различать что-либо — под нами расстилалась бескрайняя степь. Глаза видели только переливавшиеся на солнце волнами рапсовые поля.