Михаил Сергеев - Последний мужчина

— Даже так? Не знал. Но какова фраза! Только вдумайтесь, просто приговор!

— А вот Гала… мне думается иначе. Все-таки Дали её духовный отец. По крайней мере, он так заявлял.

— Нет уж. К счастью, столь любимой вашим братом недооценке женщин препятствует известная фраза — «ищите» её, подлую. Это с Гала он стал одержим идеей собственной исключительности, издеваясь над светской «тусовкой», нуждающейся, по его же словам, лишь «в окружении одноногих педерастов и наркоманов»…. И снисходительно «присоединился к толпе калек, набросивших прочную петлю снобизма и декадентства на шею аристократии», — всё его слова. А аристократия, по-нынешнему «элита», и есть поклонник и промоутер этих «одноногих» сегодня! Потому как сами инвалиды. Вот из своих детей пусть и делают клоны, а к моим не прикасаются! — Он с силой стукнул кулаком по столу. — Подозреваю, что Дали уже тогда понимал, как мало искусства в том, что предлагал людям, цинично заявляя: «У общества, которое восторгалось мною… я хотел всего-навсего отобрать немного золота». Это с ней, с Гала в «Десяти правилах» он обращался к собратьям по холсту — «…лучше быть богатым… делать так, чтобы твоя кисть рождала золото и драгоценные камни». Сказано прямо. Не списать на тройственный смысл и не обойти. Прокалывался. Иногда становился тем, кем и был в действительности. Просто бежал от понимания собственного неблагополучия, ухватясь за руку женщины, пока у той был к нему интерес. А изуродованные парой поклонники придумывали названия «увиденному» в работах, чтобы не выглядеть дураками. Чего только стоит определение «квинтэссенция духовно-мистического экстаза»! Да какая уж там духовность? Пустота.

Меркулов рассмеялся. Сергей тоже с улыбкой покачал головой:

— Представляю, как хохотал над «почитателями» под абсент. Пелевин тоже его понял.

— Впрочем, что удивляться, — хозяин посерьёзнел, — золотишко-мелочишко. Тот же Бретон порвал с ним, обвиняя Дали в алчности, и посвятил ему анаграмму «алчущий долларов».

— Да великий сюр и не скрывал своего пристрастия, откровенно говоря, что после Гала он больше всего любит деньги. И ради этого «не курил, не кололся и не нюхал»… почти. Вёл относительно здоровый образ жизни много лет. Представляете, какова может быть власть сусального тельца и страха потерять признание! Воистину нет преступления, на которое не пойдёт художник ради обладания ими. А скольких умертвит! Сутенёр хренов.

— Сутенёр?

— Мастер-сутенёр! Это вам не в подворотне предлагать десяток проституток. Здесь масштаб! Растление человечества! А современные последователи бросают в разожжённую им топку следующее за ними поколение.

— Ну, все мы не без греха. Впрочем… оставим это, — произнёс Меркулов, не совсем соглашаясь с гостем, что и почувствовалось в последней фразе.

— Согласен, — парировал Сергей, — думать легче, чем примерять на себя сказанное.

— Да, думать самому — недосягаемая способность, — оставив, к удивлению гостя, смысл сказанного без внимания, пробормотал Меркулов. Было очевидно, что мысли его уже далеко. — Полагаю, здесь долго ничего не изменится. А что же делать с «Возрождением»? Как быть с Микеланджело? И в какой, позвольте, театр ходить сегодня? — Он неожиданно повысил голос.

— Хороший вопрос, — Сергей задумался. — И ответ есть. В книге.

— В какой?

— В той, которую вы прочли, — он указал на подоконник.

— Хотите добавить «и не понял»? — хозяин кабинета хотел что-то добавить, но удержался.

— Ни в коем случае! Тогда получится, и моя книга не для каждого.

— Так вы и пишете — «Только читателям старше тридцати пяти лет»!

— Здесь другая причина.

— Какая, интересно?

— Зря иронизируете.

— Поясните.

— Молодых людей, конечно, можно заставить прочесть в школе «Братьев Карамазовых», но они ничего не поймут. Впрочем, как и «Бесов» — крикуны с Болотной. А вот Достоевского больше в руки не возьмут. Отшибли. Каждый роман для своего возраста. Как и моей дочери эта книга. Как и ее ребенку.

— Выходит, хотя бы возрастная избирательность произведений существует?

— Только такая.

— Так я все-таки не понял ваш роман?

— Не обратили внимания. Там ведь сотни ответов. Каждому нужен свой.

— Смелое и, сказал бы, довольно наглое утверждение.

— Ни крупицы наглости.

— А театр? Куда ходить-то, вы не ответили.

— А театр… театр «Около Станиславского». Спешите, осталось совсем немного времени.

Меркулов хмыкнул и озадаченно поднял брови.