Михаил Сергеев - Последний мужчина

Тишина стояла такая, что люди были готовы вздрогнуть от любой осыпавшейся горсти щебня.

— Согласны ли? Понятна ли вам мысль моя? — Старик повернул голову к режиссёру.

— Конечно, синьор. — Меркулов склонился в почтении.

— Тогда… тогда….

Неожиданно для всех Данте отвернулся к стене. В эти несколько мгновений заворожённые слушатели, очнувшись от оцепенения, охватившего каждого из них, начали недоуменно переглядываться, не понимая, чему свидетелями должны стать.

— Что ж, — повернувшись обратно и доставая из нагрудного кармана платок, произнёс великий скиталец. При этих словах все снова замерли — в глазах Алигьери стояли слёзы. — Коли так… коли ручаетесь… значит, судьба. Прошу вас. — Он взял руку Меркулова и трогательно вложил в неё пожелтевший свиток. Затем, не отпуская руки, подвёл того к боковой стене пещеры. — Начинайте же! — Посох упёрся в серые камни.

Губы режиссёра, без его на то воли, вдруг разжались, и, удивляясь самому себе, что тут же заметили остальные, он выкрикнул:

— Занавес!

Раздался шорох. Невидимая прежде ткань, рухнув откуда-то сверху, заскользила по полу и, словно нехотя, начала отползать в стороны. В открывшуюся щель, трепеща, пробился первый луч ослепительно-белого света. Прямо над нею, осветив серый диабаз, загорелись слова: «Оставь надежду всяк сюда входящий. В ней нет нужды, здесь всё получишь ты!».

В эти несколько мгновений вдруг застыла, отяжелев, незримая вечность поиска, ведущая человека от начала времён, раздумывая в последний раз, звать ли по-прежнему его за собой, не открывая трагическую неуловимость финала, или оставить безумный мир, увлекаемый все дальше и дальше отчаянной жаждой свободы.

Остановиться на первом мешала ей книга, приподнявшая завесу над перекрестием любви и смерти, которые больше не сойдутся никогда, а пойдут рядом. Пленяя людей или забирая их тени. А выбирая последнее, нужно было откликнуться на зов собственного отражения, уже крика отчаяния, оставив теням лишь эхо. Превратив в иллюзию жизнь по эту сторону бытия, с его театрами, картинами и котелками. И ускользнуть затем в уготованный великим изгнанником мир, полный волшебной музыки, ибо никто не отзовётся там на лукавое восхищение поиском пустоты.

В этих улетающих секундах её мучительных раздумий каждому из людей, кого привела всё-таки судьба в пещеру, а не только очнувшимся от оцепенения, вдруг открылось то невидимое, что так давно стало ясно великому поэту и провидцу. В день, когда положил он на бумагу последние двенадцать терцин.

— Стойте! Стойте! — незнакомый человек, блеснув очками, появился внезапно у входа и бросился к занавесу, стягивая его обратно.

Ткань замерла.

— Вот они где! Все здесь! И наш… Какова удача! Как тебе удалось их выследить, разностёклый? — не глядя на человека в красно-синих очках, воскликнул вошедший следом плотный мужчина высокого роста в стальном костюме, за которым, к своему удивлению, Сергей увидел… Хельму. Рот у неё был заклеен пластырем, а руки за спиной держала подруга. За ними маячила ещё одна фигура.

— А ты что здесь делаешь, Роан? — Стальной костюм удивлённо посмотрел на Меркулова.

— Никакой я вам не Роан! И никогда им не был!

— Даже так? Хотел забыть цену двадцати успешных лет? Чем оплачивал? Повторяя как заклинание между банкетами в «Метрополе»: «Я сделал себя сам, только сам!» — палец говорившего уперся в режиссёра. — Знай же! Только в моих силах стереть память. Другие ваяли твою тень, выталкивали человека в неё. Да он особо и не сопротивлялся. Живи, мучайся и помни! Впрочем, могу разбавить компанию. К примеру, твоим другом. Эй! Незамеченный слушатель! От меня не скроешься. Выходи!

Из-за нависшей глыбы в левом углу, к удивлению всех, показался человек. Аккуратный костюм выдавал в нем современника Сергея. Поправив очки, мужчина медленно подошёл к онемевшему Меркулову и взял того за руку:

— Здравствуй, дорогой. Ты-то как здесь? — произнёс он, оглядывая остальных.

— Юрий Николаевич?! Вот те на!..

— Расскажу… все расскажу… Так и не без твоего участия…

— Батюшки мои! — всплеснул руками Чехов. — Сам секретарь над писателями здесь… за углом! Ну прямо рояль в кустах! Что же ещё наворотили вы там, взявшись за нас? — Он с сарказмом посмотрел в сторону Сергея. — Опции-то отключайте. Хотя бы по одной.

— Боже мой, боже мой… — послышалось бормотание Тютчева.

— Фи… Как вам не стыдно, господа? — вошедший переменил вдруг тон. — Простонародные обороты, и в чьих устах? Я приземлю высокие устремления весьма легко. Поверьте, на вашем месте каждый потупил бы взор. Один уже убедился в моих возможностях, — он засмеялся, глядя на Сергея. — А всего-то напомню утверждение упомянутого здесь гения, то бишь Льва Николаевича, о таком близком некоторым предмете, как медицина, — он посмотрел на Чехова. — Размышляя о ней, знаток душ человеческих считал верхом безнравственности пользоваться исключительной возможностью сохранения жизни. То есть привлекая на помощь деньги. А как сегодня, друзья? Позвольте, с позволения общества, называть вас отныне так. Кто-нибудь в вашем проклятом небесами мире задумывается об этом?