Михаил Сергеев - Последний мужчина

— Два дня поживёшь у бабушки.

— Ура-а-а! — Девочка запрыгала на одной ноге. — А я знала! А баба Ира сказала мне вчера. А вечером мы зажжём свечи!

— Глупости. Мы вчера ещё не знали, что поедем в гости. Ирина Александровна нынче с причудами… — мать бросила в сумку детские колготки и прошла на кухню.

Три свечи тускло освещали небольшую комнату.

— Бабушка, ну бабушка, расскажи сказку про императора….

— Ну сколько раз можно, внученька. Ночища вон уже какая. Все спят. — Пожилая женщина ласково гладила девочку по голове. — Спи, родная.

— Ну бабушка, ну ещё разочек. — Ребенок прижал тёплую руку женщины к лицу.

— Господь с тобой, милая. Так и быть, расскажу. Но после — сразу спать. — Она улыбнулась.

Девочка радостно закивала головой.

— Давным-давно, в незапамятные времена, жил в Китае император. Все было у правителя: и злато-серебро, и слуг несчётное множество, и земли его простирались от снежных гор до самого океана. И вот исполнилось императору пятьдесят пять лет. Затрубили трубы, загремели фанфары, съехались гости и подданные его со всех концов света. Стража со свитками в руках сверяла списки приглашенных и вписывала подарки, что принесли гости. Каждый по чину своему. И было там всего вдоволь: от изумрудов с опалами из далёкой Индии, мехов собольих из Сибири, пересыпанных драгоценными украшениями, до янтаря-камня лучезарного с моря далёкого. Принимал правитель дары богатые, стоя на широкой мраморной лестнице дворца своего. И поредел уже нескончаемый поток чествующих, и устали уже слуги уносить сундуки с златом-серебром, и хотел уже правитель махнуть рукою, чтоб салют праздничный осветил небо вечернее, как увидел стражников, ведущих к нему старца седого. Подвели человека этого, пали ниц стражники, а старший склонился в поклон до земли самой и говорит:

— Нету в свитках человека такого, о повелитель! Не поведал, не открыл он, какого роду-племени, а одежды его странные и не богатые. Не место ему на пиру весёлом.

— Отчего же привели ко мне его?

— А хочет видеть он тебя, о владыка Поднебесной, и поздравить с радостию великой. И глаголет при этом, что подарок лучший принёс тебе. Осмелился утверждать, будто подарок тот в сладких мечтах не покидает тебя, о несравненный! Спать не дает ночами тебе. — При словах этих начальник стражи выпрямился и, посмотрев на правителя, произнес: — Прости, о повелитель, за дерзновенные слова уст скитальца и прикажи отрубить ему голову сейчас же. — И видя, что ни одна мышца не дрогнула от гнева на лице императора, собравшись с духом, добавил: — И ещё говорит он, что подарка такого никто даже из самых верных подданных не отдал бы тебе, будь он у них. Но не может быть его на пиру нашем ни у кого из гостей.

Посмотрел с удивлением император на старца. Тот же стоял, опершись на посох бамбуковый, и видно было, что прошёл он длинный путь от конца земли до дворца беломраморного.

— Так ли это? — спрашивает правитель. — Верно ли, что известны тебе мечты мои? Верно ли, что ведаешь сны мои? Ведь всё есть у меня! — Император обвел рукою по пределам земли своей. — Посмотри: и пашен, и житниц с кладовыми для богатств несметных, и наложниц как рисовых зёрен на полях моих.

— Бабушка! А что такое житницы?

— Это где припасы разные хранят. Еду, значит, всякую.

— Как у деда в деревне?

— Как у деда, как у него.

— А наложницы?

— Ну, это женщины, прислужницы такие. Слушай лучше дальше. Так вот, продолжает он свою речь словами: «Желание любое тьмачисленные слуги мои с радостью исполнят. А соседи дрожат при одном имени моем! Чего же ещё желать мне? Чего не хватает в жизни у меня?» — И он грозно посмотрел на старика.

Тот молча обвёл глазами пределы земли правителя, посмотрел на дары у ног его, на застывших от страха подданных и молвил:

— Все есть у тебя, о великий! Но не всемогущ ты. Нет полноты радости в тебе. Потому что нету главного в сердце — счастья.

Задумался император.

— А что же такое счастье, странник, если нет его у меня?

— Узреть правду земную и небесную. Истину. Для чего жизнь течет посреди холмов и долин твоих. Для чего родился и что оставить должен на земле человек. И почувствовать…

Рассказчица, мгновение помедлив и отстранённо глядя на фотографию с красным зонтом посреди белых снегов над кроваткой внучки, пробормотала: «…как грустит Шопен, как злится и гневается Вагнер, как торжество Чайковского не похоже на ярость Скрябина и как страшится надвигающейся бури Рахманинов…»