Вячеслав Кабанов - Всё тот же сон

Погода была пасмурная, идти было не жарко, а красивая дорога занимала детей, и все шли бодро и весело. Десять верст было пройдено меньше, чем в два часа. Хотя подвода все время ехала недалеко, но подсаживаться не спешили. После 10-й версты Николай уехал вперед, чтобы приготовить к приходу всех обед. Стало припекать, и дети просились купаться. Купались в горной речке Женэ, там же на берегу подъели хлебца с водой, отдохнули и двинулись дальше — шли уже гораздо медленнее, чем раньше.

Не знаю, стоит ли перебивать рассказ бабы Дуни, но как не сказать, что дорога, по которой идут екатеринодарские ребятишки — ровесники, а то и постарше наших матерей, — и нами, спустя сорок лет, была хожена-перехожена и езжена-переезжена. Она и сейчас бесконечно красива, хотя пешком по ней, пожалуй, уже не пойдёшь: один за другим в обе стороны летят автомобили всех времён и народов.

Кроме покрытия, не изменилась дорога от того места, где путешественники наши купались в Женэ. А в начале совсем всё не так, и прошлого не узнать. В войну и после начиналось шоссе там, где улица Первомайская плавно и круто переходила в Тельмана, и, пройдя короткий квартал, сворачивала вправо, становясь уже улицей неизвестно какого Островского. Вот тут, сразу за поворотом, в тени огромных шелковиц стояли сложенные из плоских камней табуреты, и на них всегда восседали терпеливые шумные тётки с корзинами и мешками. Называлось это «голосовка», потому что здесь «голосовали» поднятием рук проезжающим грузовикам. Слова «такси» жители Геленджика тогда ещё ни разу не слыхали, да и легковых машин, как и автобусов, не было, кажется, в природе. Редко-редко прокатывался скрипящий довоенный велосипед, а на нём, конечно, солидный мужчина — не мальчишке же ездить на солидном таком аппарате. Когда же с теноровым стрёкотом гордо нёс себя одноногий инвалид на велосипеде с моторчиком, за ним бежала гурьбой мелюзга.

Итак, у голосовки тормозила, подымая пыль, полуторка, тётки подхватывались, быстро сговаривались — такса была известная, от полтинника до рубля — и лезли в грузовик со всех сторон, как суворовские чудо-богатыри на стены Измаила.

Мы же с братьями и местными нашими корешами стояли пока в отдалении, как засадный полк, а когда машина трогалась, догоняли её и, ухватившись двумя руками — в прыжке — за край заднего борта, с нарастающей скоростью перебирая ногами по асфальту, старались выбрать момент, когда можно оттолкнуться одной ногой, другою утвердиться на каком-либо выступе, а уж затем, подтянувшись на руках и помогая ногой, имеющей опору, перевалиться в кузов и счастливо, облегчённо вздохнуть.

Чаще всего ехали мы до 6-го километра, это было излюбленное место. Отсюда можно прогуляться по речке в сторону Адербиевки, половить в заводях рыбку. Или залезть в охраняемый виноградник, рвать незрелые кисти и с бьющимся сердцем поглядывать, не мелькнёт ли из-за зелени соломенная шляпа сторожа. Но главное, здесь был Железный мост, красивое и мощное сооружение над Адербой явно дореволюционной поры. И ещё здесь был взгорочек, подъём с двух сторон, и машина замедляла ход, и можно было спрыгнуть, чтобы на обратном пути проделать всё сначала.

Теперь ничего этого нет, и прямая дорога безо всякого моста идёт поверху, но уже и не дорога, а трасса.

Вернёмся, однако, в девятьсот восьмой.

Дошли до Женэ, имения принца Ольденбургского, здесь дорога пошла в большом лесу, идти стало легче и веселее. Встретили паровой каток, утрамбовывавший щебень на дороге. Стали подыматься на Перевал. Очень удивляла детей извивающаяся дорога, где идешь то вперед, то назад. Мы часто сокращали эти зигзаги прямичками. Дошли до места, где из Мокрой горы бил прозрачный родник, и все, забыв усталость, вскарабкались к нему и пили холодную воду, плескались в кристально чистых струях. Потом горной тропочкой стали взбираться на Проценковскую поляну, принадлежащую графу Олсуфьеву.

Но вот и хутор. Николай уже сварил суп, приготовил чай, и мы уселись обедать под большими грецкими орехами…

Ночевали на свежем душистом горном сене, покрытом большим брезентом. Было тихо-тихо, только совы перекликались да звенели со всех сторон горные ручьи.

Чуть рассвело, ребята были на ногах и рассыпались по лесу, бегая среди огромных орехов, алычей, диких черешен, яблонь, груш, мушмулы — остатками черкесских садов.

Наскоро попив чаю, отправились к водопаду. По старой черкесской дороге спустились в Плисецкую щель. Там теперь рубит лес французская компания. Тяжело было видеть груду мертвых бревен, вместо чудных великанов-буков, дубов, чернокленов и грабов, перевитых лианами и плющом. Нашу дорогу часто пересекал Тхаб, чистый, прозрачный, бурливый. Пришлось подыматься по крутой тропинке над обрывом, а внизу кипел Тхаб в своем каменном русле, часто выбитом из цельного камня. Поднялись на вершину и, наконец, услышали особенный шум — можно было спускаться к водопадам. Здесь тянулся ряд каменных уступов-террас в 5–6–10 сажень высоты, а с них падал Тхаб в каменные водоемы, наполняя их зеленовато-голубой, хрустально-прозрачной водой. Восторгу не было конца, и сейчас же решили купаться. Мальчики с учителем остались, а мы с девочками поднялись выше, но никак не могли выбрать место — все казалось, что впереди еще лучше, еще глубже, еще прозрачнее. Так и купались в каждом водоеме, подымаясь от водопада к водопаду, и прошли двенадцать террас.