Вячеслав Кабанов - Всё тот же сон

На работе как всегда запарка. А я, вернувшись из Геленджика, никак не могу понять, чем и зачем мы тут так бурно занимаемся. Есть море, солнце, разные люди, дождик, трава, деревья, горы, и даже здесь, в Москве, имеется пивная, лето, вполне одушевлённые девицы, приветливая соседка и соседка с приветом, — и этому всему, и этим всем, — зачем вся бешеная суета моего родного Комитета, о которой весь мир знать не знает и даже не подозревает, что такая суета безвыходно заключена в стенах какого-то здания в центре Москвы?

Был восемьдесят второй год. Позвонил мне Коваль на работу и говорит:

— В Союзе писателей назначили обсуждение моего творчества. Как всё пойдёт, я не знаю, но от этого может многое зависеть… Хочу чтобы ты пришёл. Для поддержки. Ты же в Госкомиздате, начальник отдела художественной и детской литературы… Не хухры!

Я поначалу удивился. Коваль нуждается в поддержке? Однако вспомнил, что ведь я его когда-то очень поддержал (по его словам). А всего-то сказал, что «Дождь» (его первый рассказ) мне понравился… И вспомнил я, что так ведь было и потом: Коваль — и начинающий, и становящийся, и ставший крепко на ноги, и уже осыпанный влюблённостью и восхищением — всю творческую жизнь свою нуждался и нуждается в поддержке. Не в протежировании, нет! И не в практическом каком-либо содействии, а просто в лёгком, что ли, касании дружественной руки, в улыбке тёплой, сочувственной, в коротком добром слове. Без этого он жить не мог. Ведь я уже полгода был начальником отдела, а Юра до сих пор ни с чем ко мне не обращался. Да и теперь ему был нужен не начальник , а просто друг. Он, упомянув, что я начальник, хотел напоминаньем статуса мне лишь бодрости придать.

Но я-то всё же не забыл, что я начальник. Я так подумал: вот приду я в этот Союз и если что…

Я им, к примеру, так скажу:

— А не забыли ль вы, что книги Коваля переведены на многие европейские языки? А вам знаком ли Бюллетень пресс-центра последней Московской книжной ярмарки? Известны ль вам из упомянутого Бюллетеня слова директора издательства «Гюльдендаль» Якобсона? Это Дания. А он, этот Якобсон, для вашего сведения, сказал:

— Теперь мы планируем издание книги Юрия Коваля с иллюстрациями Т. Мавриной… Мы приобрели права на распространение этой книги практически во всём мире…

Но, честно говоря, мне вовсе не о том сказать хотелось. Я это так, на случай приберёг. На самом деле мне хотелось сказать о прозе Коваля, об удивительности стиля. Я, может быть, сказал бы, что литературный стиль Юрия Коваля трудноуловим … Что в его прозе даже нейтральные слова так диковинно прислонены друг к другу, что возникает некое новое языковое качество…

На самом деле я бы так, конечно, не сказал. То, что у меня здесь округлено курсивом сказала много позже Таня Бек. Сказала, когда уже не стало с нами Коваля, как не стало теперь и самой Тани…

Но что-нибудь подобное мне всё же сказать тогда хотелось.

Мы встретились с Юрой у входа. До начала судоговорения было ещё минут пятнадцать. В холле расположились мы вдвоём на широком подоконнике, и Юра извлёк из наплечной сумки початую бутылку коньяку. Как только мы наш дух тихонько укрепили, подошла к нам Ира Скуридина, верный друг Коваля и его оруженосец. Она и попросила Юру дух укреплять лишь только понемногу. И мы послушались: ещё раз понемногу укрепили дух.

В небольшом округлом зале вокруг просторного овального стола и просто по стенам — сидя и стоя — набилось множество народу, и Юра, кажется, немного пожалел, что ещё хотя бы раз немножечко свой дух не укрепил. Зато я был готов к прыжку, но и к затейливой речи тоже.

Не помню, кто там был из важняков. Алексин? Михалков? Да нет, пожалуй, вроде бы их не было.

Вот началась речь прокурора… Нет, нет, не то я вспомнил. Эта старая песня совсем сюда не подходила. Первая речь о творчестве Коваля была умеренно-похвальной.

Вторая? Вторая — тоже похвальной, но с меньшей уже умеренностью. Третья — совершенно хвалебной. Четвёртая — восторженной!

И так пошло, поехало. Речей всё прибавлялось, и всё по нарастающей хвале. Оттого на душе становилось радостно и — вместе — скучновато. Я говорить не стал. В том смысла просто не было.

Наконец хваленья кончились, Юра коротко всех поблагодарил, а Ира тем временем уже поймала «рафик», и полетели мы к Юре в мастерскую, чтобы твёрдое состояние нашего духа теперь немного размягчить.