Александр Минчин - Лита

Снег под ногами звенел, как лед. Или как хрусталь. Мы ехали поздно ночью, и Вика кормила меня с руки вкусным пирогом. Потом взяла у меня сигарету и закурила. Я никогда не видел, чтобы она курила. Я наблюдал, периодически поворачиваясь к ней.

Первый блин, как всегда, комом. Неожиданно я обрадовался, что первый раз позади. И его больше не будет. Первый блин — клином.

А в чем ком первого блина?

Игра в слова. В темноте иногда проносились, ослепляя, встречные фары, и мне дико захотелось послушать хороший классный джаз. Я подъехал к ее дому, и она заставила меня подняться наверх.

Взяла спирт, сняла мои сапоги и начала растирать пальцы спиртом. В доме все спали, стояла тишина; окончив, она села ко мне на колени.

— Я прошу прощения, что так все скомкано получилось…

Она поцеловала меня в висок.

— Какая разница. Это был наш первый раз. Я счастлива… Он уже история.

Мы начали целоваться, я был ей за что-то благодарен, а за что — не мог понять. Потом она заварила вкусный чай и стала поить меня чаем.

— Мне понравилось на даче, — сказала она с улыбкой. — Когда мы поедем еще?!

В этот вечер мы шли смотреть самый нашумевший спектакль «Мастер и Маргарита» на Таганке.

Мы встретились у театра. Вика была в красивой шали, расшитой дубленке, и на нее многие оборачивались. Зальчик был маленький, и мы сидели на самом последнем ряду, сев на спинки кресел, — все было видно как на ладони. Мне понравилось любимовское интересное решение, сцена была пуста, и громадный занавес, который витал, выполняя десятки функций и означая сотни символов. Допустимая абстракция символов в деле с романом, насквозь пронизанным символами.

После спектакля мы пили чай с абрикосовым вареньем и рассказывали великой актрисе наши впечатления.

Наверняка я расстался бы с Викой гораздо раньше, если б не мама. Ее мама мне нравилась больше, чем дочь. Она была, как магнит. Я обожал наши диалоги, споры, разногласия, обеды, согласия, беседы, ее внимание и незаметное ухаживание. В ней было и сочеталось все то, что мне нравилось в женщине. (И что в ней, как таковой, должно существовать.) Но я знал, что у меня такой женщины не будет. Никогда.

Сексуально Вика меня почти не возбуждала. Она была слишком правильная. Слишком совершенная. Вернее, она оказалась настолько неискушенной в постели, что я всегда старался закончить акт как можно скорее и просто говорить. Мне нравилось ей рассказывать. Она умела интересно (любопытно) слушать. А самое главное, что возбуждало меня: дочь такойактрисы слушает меня. Вика считала меня почему-то талантливым и была уверена, что я должен начать писать рассказы. А потом…

Я написал несколько стишков (которые посвятил ей) и бросил заниматься этим гиблым делом. Мне нравилось с ней говорить. Она понимала меня. Она вдохновляла меня. Я любил обалденно кино, театр. Но писать… Это другая ипостась. Для этого дарнужен. Я же был бездарный. По крайней мере, папа внушал мне это всю мою сознательную жизнь. И внушил. Я поверил. Однако Вика считала совершенно по-другому, верила и заставляла меня поверить в себя. И я был благодарен ей за это. Мне нравились наши походы в театр, дискуссии, премьеры или закрытые просмотры кино, обеды дома, с мамулей, хождения в рестораны, бары, эстрадные и джазовые концерты (мой папа лечил самую влиятельную даму в Театре эстрады). Мы смеялись до слез, сидя в первом ряду, над миниатюрами Райкина. Это был абсолютно гениальный актер, который когда-то во время войны и совместных фронтовых концертов ухаживал за Викиной мамой.

О, она была совершенной красавицей. Ее обожала вся страна. Когда я смотрел на ее портреты тех лет, я поражался ее совершенной, русской, идеальнойкрасоте. (Если такая существует.) Вечной и не проходящей. Я не видел ничего подобного. Впрочем, чтобы стать звездой русского кино, для этого нужно быть неземной женщиной. Некоторые из них пробились в звезды даже в Голливуде: Анна Стен, Вера Зорина, Наташа Рамбова, Натали Вуд. А в России их и были всего единицы: я имею в виду действительно звезды, царицы экрана, на которых зачарованно, как на сказку, смотрели зрители (забывая собственную жизнь) и уносились в иной мир. Это были Любовь Орлова, Зоя Федорова, Вера Марецкая, Зоя Богданова, Изольда Извицкая, Элеонора Быстрицкая, Ирина Скобцева.

Вика всегда поражалась моему знанию кино. Но я перечитал тонны книг по искусству и пересмотрел сотни фильмов. Я знал французское, итальянское, американское кино. Она всегда мечтала взять меня с собой на экзамен в институт и чтобы я отвечал ее учителям.