Александр Минчин - Лита

Ее истерика продолжалась в приглушенных тонах.

— Приведи себя в порядок!

Она вздрогнула.

— Сию минуту, Алешенька, сию минуту.

Она села на лавку и быстро раскрыла модную сумку, которую мы вместе купили у фарцовщиков.

Тогда она еще была невинна. Кусочком ватки она быстро вытирала глаза. Смотря в зеркальце.

— Не уходи. Я люблю тебя. Я вся изменюсь. Я стану правильной, чистой, хорошей, аккуратной…

Я не слушал ее болтовни, а только смотрел. Маленький платочек весь был в туши, слезы стояли в глазах. И падали на красивые щеки. Она пыталась что-то достать из косметички, но слезы продолжали течь по щекам.

— Успокойся.

— Хорошо, — она замерла и глубоко вздохнула. Достала тюбик «К. Диор» для ресниц и вынула изогнутую щеточку. Лита всегда красила ресницы, так как ее, натуральные, были короткие, с медным отливом. А ей шли длинные, агатовые или темно-синие. Уникально шли, невероятно, совершенно другие глаза становились, как черный дорогой жемчуг.

Я взял платок и стал разглядывать.

— Я постираю, как только вернусь, я знаю, как ты не любишь пятен и…

Она запнулась. Ее язык лизнул кончик ватки. Язык лизнул, подумал я и замер.

— Алешенька, я сейчас, я буду готова, прости, что заставляю тебя ждать.

Она уже успокоилась и быстрыми движениями приводила свое лицо в порядок. Проходивший мимо мужчина невольно повернулся.

— А можно я провожу тебя?… — Она уже закончила краситься.

Мы прошли Плющиху, перешли мост и вышли к Киевскому вокзалу. Сколько вокзалов в Москве?

— А можно я доеду с тобой до Мосфильма, а потом вернусь?

Я вздрогнул. Ее ничего не волновало, никакие символы…

— Ты свое уже отгуляла по Мосфильму. С лихвой, — тяжело глядя, сказал я.

Сразу подошли троллейбус и автобус, от вида которых мутило одинаково. Она умоляюще глядела на меня.

— Езжай домой, позвони, когда доедешь.

В ее глазах блеснула безумная радость.

— Надеюсь, в этот раз ты доберешься без приключений.

И я вошел в троллейбус, хотя хотел в автобус. Впрочем, тошнило от обоих… А, это уже говорил я.

Ночью я слышал возню в спальне, возгласы, пока не провалился в короткий, как кинжал, неровный сон. В воскресенье утром царила тишина. Надо было ехать покупать маме фрукты и овощи в больницу. Плюс папа заказал разные ингредиенты для сметанника, который собиралась сотворить его дама.

Через два часа я вернулся. И дама сказала, что звонила девушка с тихим голосом, которая назвалась Таней. (Это была Лита.) И папа брал трубку.

— А где папа?

— Его вызвали в больницу. Он сказал, чтобы я обязательно накормила вас завтраком.

И она повернулась налитым бедром. Я сел за стол и машинально взял сливу. Она высвободила ее из моей руки, помыла, положила на тарелку и поставила передо мной.

— Вы будете чай или кофе?

— Я не пью кофе.

— Я сделала сырники, можно вам положить? Со сметаной или без?

— Без. Спасибо.

— Вы похудели. Нельзя так переживать.

— Я не переживаю.

— Ну, расстраиваться.

— Отчего вы решили?

— Я наблюдательная, — сказала она, вспыхнув наливным румянцем.

Сколько она у нас живет? Бог знает. Лите я перезванивать не стал. Живет и живет.

Собрав все заказанное, я поехал с двумя большими сумками в больницу на Вернадского. Мама часто лежала в больницах. Ей там нравилось, так как в больницах она, видимо, отдыхала — от дома и от нас.

Мама в этот раз меня долго не удерживала, и на обратном пути я заехал к брату. Его мама была первой женой моего папы. Когда-то я придумал название: «Муж моей жены». Впрочем, к делу это никакого отношения не имеет.

Максим был красивым и стройным самцом, он любил эффектных женщин, и некоторые из них (те, что попроще) поддавались (сказать слово «ложились» — неудобно) под его чарующую манеру говорить. Они поддавались и сдавались. Потом, как правило, жалели — он был эгоистом. И любил на всем белом свете только одного человека — себя. Что, в общем, не порок. А в некоторых случаях и достоинство. Жизнью он был доволен, любил поесть, попить, закурить американскую сигарету, поспать, массаж очередной избранной и половой акт. Странно, но в русском языке нет ни одного глагола для этого действия. В таком колоссальном языке. Ебаться— это ругательство. О чем это говорит — о народе или о языке? Или об обоих вместе, так как онивзаимосвязаны?

И единственная проблема в его жизни была — отсутствие денег. Он не имел их и не знал, как заработать. Работа врачом «Скорой помощи» — для получения прописки — его никак не устраивала. Он ненавидел ее. Его мечты были иные. Он мечтал жениться на девушке минимум как Брижжит Бардо, у которой папа был бы министром (с дачами, квартирами, и «ЗиЛами») и чтобы он послал его работать врачом во французское посольство в Париже. Для этой миссии он изучал на курсах французский язык и был готов к назначению. Вся загвоздка была в юной Брижжит Бардо. Где ее найти? Он искал, но пассивно. Заказывая другим эти поиски. А пока перебирал тех, что попадались под руку или ложились под ноги, начиная от бедер. Потому что фразеологизм «ложиться под ноги» имеет несколько иное значение. Не половое. На данном этапе его пассия была фарцовщица Анжела. Это отдельная новелла, но она не попадает в наше повествование.