Мишель Фейбер - Близнецы Фаренгейт

— Конечно, волнует, идиот, — ответила она и облизала испачканные сахарной глазурью пальцы.

— Так давай поженимся, — предложил он.

Стоявшие у бара немолодые мужчины разразились веселыми возгласами, вразнобой зааплодировали. Морфей решил, что это они демонстрируют музыкантам свое одобрение.

— Идиот, идиот и еще раз идиот, — улыбнулась, покачав головой, Ильдико. — Пойдем лучше, потанцуем.

И она потянула его за плечо, поднимая на ноги.

— Меня все еще пошатывает после лекарств, — прошипел он ей на ухо, когда она притянула его поближе к себе. Аккордеонист начал робкое вступление.

— Буду тебя поддерживать, пока не подействует жаркое, — прошептала она в ответ.

Ансамблик снова играл полным составом — медленную, в темпе вальса аранжировку «Доброго берега Лох-Ломонда» [15] Шотландская народная песня. .

— Я такие штуки танцевать не умею, — встревожено пробормотал Морф в волосы Ильдико.

— Ты просто держись за меня покрепче, — сказала она ему прямо в ухо, в то, что слышало лучше. — Закрой глаза и представь, что мы с тобой в постели.

Какое-то время они переминались, шаркая ногами, по полированным полам таверны «Блага». Пожилой мужчина у стойки негромко постукивал по алюминиевому подносу, помогая ударнику выдерживать ритм — раз-два-три, раз-два-три. Мелодию вел аккордеонист; лысый, усатый гитарист время от времени брал на пробу мощные аккорды, напряженные, как у «Дайр Стрейтс».

А между тем, в словацком городе, далеко отсюда, дэт-металлическая группа прорывалась через свой демонический репертуар. Орда обезумевших фанатов раскачивалась в такт каждому рывку и прыжку музыкантов. Барабанщик, которого издали можно было спутать с Морфеем, здорово отставал от них со всем своим тяжелым вооружением, давя на педаль большого барабана, молотя по тарелкам. Вблизи динамиков гром стоял титанический. Снаружи здания он походил на глухой рокот. А в полумиле — дальше, по улице — ничего уже слышно не было.

В таверне же «Блага» шум понемногу усиливался. Официантка убирала со столов тарелки. По окнам постукивала ледяная крупа. Ансамблик играл, Морф и Ильдико все еще танцевали. Морф не отрывал взгляд от скользящих по полу ступней Ильдико, ему вовсе не хотелось отдавить своей нареченной ноги. Впрочем, для начинающего он справлялся очень неплохо.

Усилия, коих потребовало исполнение «Лох-Ломонда» в темпе вальса, начинали сказываться на музыкантах. Аккордеонист наклонился к гитаристу, что-то пошептал ему на ухо. Два комплекта седых усов покивали в унисон и музыканты заиграли древний хит «Фонограф-Ансамбля» [16] Первая в Венгрии поп-группа. . Ильдико, уткнувшись носом в грудь Морфа, приглушенно захихикала в его рубашку. Он сжал ее бедра, потом расслабленно уложил мощные предплечья на теплую спину девушки. В ноги себе он больше не смотрел, а просто прижался, не прерывая движения, щекой к ее плечу.

— Да, — сказала она. — Самое то, ты все понял правильно.

Уважаемый сэр.

В виде добавления к некрологу Табиты Уоррен, опубликованному Вами 3 ноября, хочу сказать, что я был, по-видимому, последним из взявших у нее интервью журналистов. Основываясь на нашей с ней встрече, я написал для « Индипендент » статью о ней, которая, вследствие настоятельных просьб Джека Уоррена, напечатана так и не была. Если бы статья была напечатана, неверная картина последних лет жизни Табиты никогда бы не получила столь широкого распространения .

«Авторизированная версия» событий состоит в том, что « Кошачья лапа » стала последней книгой Табиты, что она не видела необходимости добавлять к главным своим произведениям что-то еще, что она получила все, о чем когда-либо мечтала — включая, это стоит отметить особо, непомерное богатство. Вы сами повторили известную историю о том, как она однажды подожгла от ресторанной свечи двадцатифунтовую банкноту, и сказала, вздыхая, что, пока та догорит, отчислений за продажу ее книг у нее на счету появится в два раза больше .

Говоря со всей честностью, я, при получении мною задания взять это интервью, к числу ее поклонников отнюдь не принадлежал. Мои вкусы были более «литературными» и, несмотря на предположительную притягательность Табиты Уоррен для всех и вся, лично я находил ее oeuvre [17] Творения ( франц .). легковесными. Бесконечная серия ее романов, в которых повествование ведется от лица обуянных страхом животных, представлялась мне занимательной, но построенной на ловком обмане — чем-то вроде « Обитателей холмов » с претензией на Кафку, как выразился я в написанной мною статье. Однако мой редактор считал Табиту великим мастером прозы, к тому же ходили слухи, будто из того, что в издательском мире любовно именовали «крольчатником», вот-вот явится на свет еще одна книга. («Любовно», не потому, что Табита и ее муж так уж всем нравились, но по причине доходов и шумного оживления в прессе, которые наверняка породила бы борьба за приобретение прав на ее новую вещь.)