Лариса Васильева - Бессонница в аду

— И такие условия создаются в твоей ванне…

— Должны быть в ванне, но что-то я все время упускаю. Надеюсь, что теперь уже все пройдет как надо.

— И кто будет подопытным? Я?

— Ты так шутишь? — он взял ее ладонь и поцеловал.

— Да какие тут шутки… Ты же хотел меня использовать…

— Я тогда не знал тебя, — Хан решил, что она говорит о том времени, когда только попала сюда.

Мария была удивлена: до побега он ее не знал, а теперь вдруг разглядел?

— Это что, мой побег так изменил твои взгляды?

— Почему побег? Если меня что-то и меняет, так это ты сама…

Что-то она сегодня не понимала его, наверно, ее слишком сильно били по голове, лучше идти спать.

— Тебя ждет новая «жена»…

— Ревнуешь?

— Извини, если можно, я пойду, сил нет сидеть…

И он еще спрашивает! Конечно, ревнует, хотя у нее нет и не было на это никаких прав, не то, что у Риты. Она встала и покачнулась — опять закружилась голова. Хан тут же поднял ее на руки и понес. «Наконец-то он решил за меня…» — Мария вздохнула с облегчением и прижалась к нему, замерла в его крепких объятиях, уткнулась головой ему в шею, смущаясь, как девочка, которой впервые в жизни предстоит провести ночь с мужчиной… А у нее ребра всех цветов радуги: сине-желто — багровые, когда же они заживут?! Хан увидит — испугается… Но вдруг она заметила, что он идет не в сторону лестницы, а в противоположную, к ее комнате. Хан толкнул дверь ногой, поставил ее на пол, пожелал спокойной ночи и исчез. Мария была разочарована, обижена. Она доплелась до кровати и легла, чуть не плача. Но постепенно, вспоминая, как он нес ее, как прижимал к себе, как его губы тихонько скользнули по ее щеке, она начала улыбаться. Так не прижимают, если не любят… Но ведь этого не может быть, останавливала она себя и тут же уверялась: нет, может, может…

Мария пошла на поправку… Теперь она с нетерпением ждала полночи, и не шла в холл после душа с замотанной полотенцем головой, а сушила волосы феном, старательно расчесывала, тайком наносила макияж. И Хан почувствовал в ней эту перемену и так же ждал целый день этих ночных встреч. Они спешили теперь в пустой холл, счастливые, как школьники, бегущие на тайное свидание. И разговоры у них стали как-то повеселее, оказалось, что и у Марии не все в жизни было печально, и Хан, рассказывая о своем детдомовском детстве, вспоминал теперь совсем другие случаи — было и в его детстве хорошее. Особенно он любил говорить об одной нянечке: «Сынок», — так она меня называла, — вспоминал он. — Я помню себя с четырех лет, проснулся как-то мокрым, испугался, воспитательница была строгая у нас, вскочил и бегу по коридору, а нянечка меня перехватила: иди-ка, говорит, дитятко, полежи в моей кровати, а я пока твою постель сменю, так никто ничего и не узнает…

Хан любил возиться со своим оружием, разбирал его, смазывал, шлифовал. Однажды ночью он предложил Марии пойти пострелять.

— А я не умею…

— Ты столько знаешь об оружии и не умеешь стрелять?! Невероятно, ну так идем, я научу тебя…

Мария быстро освоила эту нехитрую науку, зрение у нее было хорошее, глазомер точным, и вскоре перещеголяла Хана в меткости. Одно время они зачастили в тир — помещение в подвале, с азартом соревновались там. До тех пор вместе ходили стрелять, пока Мария как-то не набрала больше очков, она трижды попала в десятку, а Хан вдруг промазал подряд два раза. Она радовалась, а он явно начал злиться. Мария тут же, заметив это, отправила следующую пулю в молоко. Она считала, что мужчины, как дети, — хочется ему думать, что он лучше всех стреляет, ну и ради Бога, она специально будет палить мимо…

Как-то она спросила у него:

— Откуда такое прозвище — «Хан»? Из-за твоего гарема?

Он рассмеялся:

— Нет, это их детдома. У нас при детдоме жила кобыла, и наш завхоз, единственный мужчина в детдоме, человек немного не от мира сего, решил обучить всех воспитанников верховой езде. Мы по очереди влезали на бедную лошадь и ездили по кругу. Он в это время стоял посередине и все время кричал: «Держи осанку! Держи осанку!» Ему понравилось, как я выпрямил спину, и он похвалил меня: «Молодец! Настоящий английский хан!» Он хотел сказать — лорд, но ошибся. А меня так и стали все звать — Хан. Когда я приехал сюда, мне предложили выбрать какой-нибудь псевдоним, и я вспомнил эту детскую кличку.

— У тебя и правда удивительно гордая осанка.

Как только вернулись силы, Марии захотелось чем-то заняться, но на улице уже выпал первый снег, время огородов закончилось, и оказалось, что ей теперь нечего делать. Сидеть без дела было скучно, она бродила по коридорам, от скуки остановилась как-то возле Оли, рисующей зимний пейзаж за окном, и так долго наблюдала, что та уже стала раздраженно оглядываться. И тогда Мария попросила дать ей кисти, краски. Ольга, скептически улыбаясь, поделилась с ней.