Лариса Васильева - Бессонница в аду

— Опять боли? — встревожилась она, против воли испытывая сочувствие к нему… — Давай, помассирую.

Он послушно пересел на стул.

— Я вчера вспылил, извини.

— Да по сравнению с визитом в лабораторию это ерунда.

Он застонал.

— Когда у тебя началось это, с головой? — почти шепотом сказала она, говорить громко не было сил.

— Садись, какой с тебя сегодня массажист…

Но она все же немного продолжила, скорее не массируя, а поглаживая.

— О, немного легче, ты мне всегда помогаешь. Может быть, у нас с тобой биополя взаимодействуют? Ты только рядом постоишь, и боль стихает. А проблема с головой появилась давно. Ребята поучили немного, чуть-чуть переборщили…

— В детском доме, что ли, избили?

— Нет, я уже взрослый был, студент, в студенческом общежитии получил урок.

— Расскажи…

— Да глупость, ничего интересного…

— Я же тебе рассказывала всякие глупости.

— Хорошо, слушай. Поехал поступать в институт, город чужой, ни одного человека не знаю, поселился в общежитии. Сразу понял, что на стипендию не проживешь и, как только поступил в институт, пошел на вокзал подрабатывать грузчиком. Ходил туда несколько раз, пока работа была. Да только какой из меня грузчик в семнадцать лет, тощий, одни кости. Жалели меня мужики, грузчики, терпели… Все, что там заработал плюс стипендия, я поделил на тридцать дней и проживал каждый день свою норму. Не сообразил сразу, что надо иметь что-то на непредвиденный случай… Ну вот, стипендию должны были дать шестого, а пятого я проел последние деньги. А шестого не дали, это была пятница, бухгалтерия в субботу не работала, отложили выдачу стипендий на понедельник. Тогда выдавали не как сейчас, на карточку, а на руки, наличкой. Занять ни у кого не получилось, друзей еще не было, со мной в комнате поселили ребят с другого курса, и у них график учебы был сдвинут, они еще не приехали на занятия, а может, просто прогуливали, короче, их я еще даже не видел, почти месяц жил один. Пошел на вокзал — работы нет, ходил, ходил по общаге, не знал, у кого можно попросить в долг до стипендии. Хоть побирайся — но стыдно… Я два дня просидел голодным, а в воскресенье увидел, на общей кухне картошка жарится, хозяина рядом нет. Я и забрал ее со сковородкой, ел прямо недожаренную, полусырую и, дурак, так торопился, что даже дверь не закрыл на ключ. В моей жизни это была самая вкусная картошка… Оказалось, эта сковорода принадлежит старшекурсникам. Ребята там были все здоровые, крепкие, жрать тоже хотели. Унюхали они меня, по запаху картошки нашли и вломили по первое число, поучили первокурсника, досталось, почти, как тебе сейчас… Без сознания сутки валялся. Нашли меня приехавшие соседи по комнате, вызвали скорую. Месяц пролежал в больнице, отъелся там… Только вот опухоль образовалась… Теперь, когда ем картошку, сразу вспоминаю, что воровать — плохо…

— Неужели нельзя удалить опухоль?

— Можно, только я буду после этого, как та картошка… Надо было сразу, но кто бы меня тогда обследовать стал… А почему слезы? Слезы от слабости… Это же было так давно… Зря рассказал, зачем тебе расстраиваться лишний раз… Все прошло, ничего не исправишь, с этим фактом я уже свыкся. А вот то, что тебя так и не смог, как ты говоришь, обаять, вот это жалко. А я так старался… Ну, иди, спи. Повезло твоему мужу, так его любишь…

Старался? Вести под конвоем в лабораторию — это он называет «старался»? Мария побрела к себе, она была еще очень слаба, хотелось скорее лечь. И что он пристал с мужем — повезло да повезло… Говорила же ему: не любит уже она своего Веню и жалеет, что раньше этого не поняла…

Потянулись дни. Хан был неизменно внимателен, он даже старался развеселить ее. Его ум завораживал ее, и она опять начала испытывать к нему симпатию. Днем Мария видела его редко, Хан забывал о режиме, а если и бывал в столовой вместе со всеми, то постоянно что-то обсуждал с Павлом. У Марии создавалось ощущение, что их двое, два Хана — один ласковый, заботливый, интересный собеседник ночью и ученый, одержимый только одной страстью — наукой, днем.

Как-то она задержалась в столовой и увидела Хана, он опять опоздал на обед. Они с Пашей пришли вдвоем, увлеченно о чем-то споря и, похоже, вообще не видя окружающих. Леонид Сергеевич покрутился рядом с ними, но он уже поел, а стоять рядом с жующими собеседниками было как-то неловко, задал какой-то вопрос, Хан отмахнулся: — «Потом», и тот ушел. Мария не спеша прихлебывала горячий чай и смотрела на него, своего мучителя… И еще один человек затянул свой обед в столовой — Рита. Она пересела в угол, чтобы не мешать убирать посуду, и также не отрывала глаз от Хана. Марию поразил ее взор. Потом, идя в свою комнату, она все искала подходящее определение для такого взгляда, пожалуй, самое точное будет — всепоглощающая страсть… Не ожидала, что эта избалованная вниманием девушка может так страстно полюбить.