Лариса Васильева - Бессонница в аду

Днем в столовой Мария заметила, что Рита глаз не сводит с Хана. И подумала, что и сама, наверно, выглядит также: ждет, не дождется его взгляда, хотя бы небрежного кивка. Сама себе напоминала бездомную голодную собачонку, молящую о подачке. Мария тешила себя мыслью, что она не демонстрирует свои чувства так откровенно, как Рита. А девушка выглядела неважно — похудела, осунулась, когда-то чудесный оттенок ее кожи казался сейчас землистым. Похоже, она дошла до точки. Жаль ее… Все женщины старались обходить Риту стороной, как больную. Перешептывались, дивились такой страсти. «Все равно, никому его не отдам!» — вдруг самоуверенно подумала Мария.

Хан работал, в столовую приходил озабоченный, сердитый, страданий влюбленных женщин не замечал. И Марии оставалось только тосковать о нем и рисовать его портреты… Как-то Рита заинтересовалась одной из работ Марии:

— Ты нарисовала у него такой необычный взгляд …

— Почему необычный? — удивилась Мария, — он всегда так смотрит…

— Да?! Счастливая ты… Хотела бы я, чтобы он на меня так смотрел… Ночью с ним болтаете?

— Нет…

— Нет?!

— Вторую неделю уже не приходит… — она могла бы точно сказать сколько, так как невольно считала дни.

Рита не знала, как относится к Марии: как к счастливой сопернице или товарищу по несчастью.

Марии приснилось, что Хан наклонился над ней, провел ладонью по ее лицу, и она села на кровати… В комнате было пусто, только Галина сонно заворочалась во сне. Быть может, он заходил, но не стал ее будить? Она вскочила, схватила свой халат, тапки не смогла быстро нащупать и, чтобы не терять время, а то ведь он уйдет, не станет ждать, побежала босиком к двери. В коридоре тоже пусто — уже ушел! Тогда она бросилась в холл, тихонько шлепая босыми ногами по холодному полу, и там никого, побежала дальше, до лестницы, поднялась на второй этаж — пусто… Стало быть, ей показалось, он не приходил к ней… Постояла, а потом поняла, что не в силах повернуться и уйти, будь что будет, пусть он сам ее прогонит… Неслышно подошла к его двери, повернула ручку. Хан стоял спиной к ней у окна. В комнате было довольно светло от уличных прожекторов, и Мария сразу увидела, что он обнажен. Вся ее прошлая жизнь, воспитание, нормы приличия, которым она всегда следовала, требовали, чтобы она вышла из комнаты, тактично закрыла дверь или хотя бы отвернулась, но вместо этого она шагнула вперед. Хан повернулся к ней. Мария шла к нему, на ходу поднимая руки, чтобы обнять его… Он только произнес: «Наконец…», обнял и стал лихорадочно целовать ее, потом поднял на руки и понес в спальню.

Впервые в жизни она поняла сокровенный смысл слов «слились», «соединились»…

— Я столько мечтал об этом…

Матильда сжала в ладонях его руку, поцеловала…

— У тебя такие красивые руки… Знаешь, когда мы с тобой по ночам разговаривали в холле, я начинала верить, что ты можешь меня полюбить, но когда встречала днем, мне всегда хотелось плакать…

— Почему?

— Я же понимала, что невозможно, чтобы ты, такой умный, красивый полюбил меня.

— Я живу тобой…

Он так серьезно смотрел на нее, что у Марии защипало в носу, на глаза навернулись слезы…

Тут она почувствовала сзади какое-то движение, оглянулась — Ирочка во сне тихонько заворочалась… Боже, она даже не заметила, что здесь есть еще кто-то, а совсем недавно не захотела оставаться у него, потому что внизу, на первом этаже, могли бы что-нибудь услышать. Ей стало смешно, Хан тоже улыбнулся: «Я совсем забыл, что она здесь…», — и потянул Марию с кровати, а она вдруг застеснялась, где же халат? Он понял и поднял халат с пола, подал ей, а сам так и пошел голым из комнаты. Она шла следом, с удовольствием смотрела на него, втайне наслаждаясь редким зрелищем — чужим голым мужиком… Странно, ее пижама оказалась в гостиной, хотя халат был в спальне, она совершенно не помнила, где и как раздевалась. Они зашли в другую комнату, там тоже стояла громадная кровать. Но Хан не стал ложиться, а просто обнял Марию.

— Теперь я хочу есть…

— Так вот почему ты каждую ночь заставлял меня готовить… Забавлялся тут со своими девочками…

— Да ты ревнуешь! — радостно воскликнул он.

— Да ревную, ревную еще как! Сама не знала что я такая ревнивая. Не хочу тебя делить ни с кем, не могу видеть, как эти девушки садятся рядом с тобой в столовой, берут тебя за руку, как своего… Нельзя ли их отправить куда-нибудь подальше? Идеально — за две-три тысячи километров. Или хотя бы на ферму, ты же там не бываешь?