Виктор Левашов - Третья половина жизни

– Вы рассуждаете очень логично.

– Вам их дал Шубин?.. Нет, эти газеты… Они уже были, когда он прилетел. И он ещё сказал, что у вас есть информация, которая заставила вас оторвать его от всех дел… Нет, он сказал, что думал, что есть… Андрей Павлович, помогите мне! Откуда у вас информация о той буровой?

– Вопрос поставлен правильно. Теперь попытайтесь на него ответить.

– Эту информацию вы могли получить либо у Шубина… Нет, я даже вспотела… Либо из документов. А откуда же ещё? Значит, документы не уничтожены? И они у вас? Андрей Павлович, вы не имеете права держать их у себя!

– Какой спокойный сегодня закат! Чистый, сдержанный… Вы обратили внимания, что на Севере все краски скромней, в них даже скудость какая-то. И одновременно – сила. Впечатляет. Вероятно, потому что такой закат где-нибудь в Подмосковье – обычно. А здесь – дар… Что вы, Ольга, сказали о праве?

– Вы имеете права держать их у себя!

– Мне очень нравится ваша убеждённость. Но давайте поговорим о чём-нибудь менее спорном. Например, о закате.

– Я не то хотела сказать. Я имела в виду – они нужны не только вам!

– Возможно.

– Отдайте их, Андрей Павлович!

– Вам?

– Нет, Игорю. Они ему гораздо нужнее, чем вам!

– Я подумаю, как поступить. Когда он сам обратится ко мне с этой просьбой.

– Он не обратится. Никогда! Я его очень хорошо знаю!

– Гордость – это прекрасно. Но она дорого стоит, как всё прекрасное.

– Да какая там гордость! Нет, совсем не поэтому! У него же за душой ничего, кроме уверенности в своей правоте, в своей концепции. Всё остальное трёп, только трёп, он совсем не знает себя, не верит, что всё хорошее в нём, настоящее – это совсем не то, что он ценит, чем дорожит! Он не обратится, не попросит, потому что вообще не верит, что эти документы есть, что они не уничтожены. Попросить – значит поверить в их существование. Значит признать, что он ошибся во всём.

– Мне кажется, Ольга, что вы его любите. И это мне нравится. Ничем иным нельзя объяснить эту проницательность. И эту жестокость.

– Люблю?.. Да!.. Нет!.. Не знаю. Я его ненавижу! Твердолобый самовлюбленный дурак! Андрей Павлович, отдайте их мне!

– Вы уверены, что они не уничтожены? Не спешите, подумайте. Вы знаете Шубина столько же, сколько и я.

– Да, уверена. Потому что… Это всё равно что мы уничтожили бы наши пробы. Из-за которых мёрзли, ломали лыжи на этих сопках. На это способен только очень мелкий человек. А такие здесь не живут. Потому что нет таких денег, чтобы из-за них здесь жить. В этом городе, когда полярная ночь, когда ушёл последний корабль и самолёты в пурге. Какая здесь, наверное, бывает тоска! Я возьму сюда назначение. Пусть трудно, пусть тоска, как йод. Но нужно же когда-то начинать жить! Чтобы солнце было, как дар, а не как условие для размена жилплощади!.. Отдайте мне, Андрей Павлович, эти документы. Вам они больше не нужны. А мне нужно наконец узнать, есть здесь эта проклятая руда или нет!

– Что ж… Скажите, Ольга, на моём месте вы завизировали бы радиограмму Игоря в прокуратуру?

– Я? Не знаю. Впрочем, что я говорю? Конечно, нет.

– Почему?

– Он не ревизор Министерства финансов. Или кто там должен бороться с приписками? Вы разговариваете со мной, как со школьницей. Потому что это донос, вот почему!… Куда вы? Я опять сказала что-то не то? Но ничего другого я сказать не могу.

– Нет, всё правильно… Одну минуту… Вот – держите, Теперь это ваше… Разворачивайте брезент.

– Так и есть – буровые журналы!.. Но… Андрей Павлович, это же не Т-11!

– Да, Т-6. До Талнаха оставался ещё год.

– Так… Семьдесят шестой метр… Восемьдесят второй… Девяносто пятый… Где же сульфиды?.. Сто шестой… Сто двадцать четвертый…

– Готово, соорудил я, Андрей Павлович, список. Поглядите… Эй, девка, откуда у тебя эти журналы?

– Я дал.

– А у вас откуда?

– Николай Тихонович принёс. Их нашел гидролог Неверов.

– Тот, что застрелился?

– Он. Не мешайте ей, Мартыныч. Будем считать, что она их нашла. Сами знаете, найти их очень просто – нужно всего лишь поверить, что они есть… Давайте посмотрим, что вы насчитали. Мука – пять мешков по шестьдесят килограммов. Гречка – двести килограммов. Рис – сто пятьдесят килограммов. Говяжья тушёнка – сорок ящиков по двадцать банок…

– Вы поторопились, Андрей Павлович! Не спросили, что я сделаю с этими журналами!

– Меня это не интересует. Решать вам. И отвечать за своё решение… Тушёнка свиная – десять ящиков. Молоко сгущенное – четыреста банок. Молоко сухое – два бочонка по двадцать килограммов… Скажите, Мартыныч, что у вас за привычка слушать эфир? Эти бесконечные путешествия по всем диапазонам.