Габриэль Гарсиа Маркес - Сто лет одиночества

Полковник Аурелиано Буэндия стоял, задумчиво глядя ей вслед. Когда дверь закрылась, он снова лег, раскинув руки. С тех пор, как, будучи подростком, он постепенно уверовал в свои способности ясновидца, ему казалось, что смерть должна предупредить о себе определенным знаком, ясным и четким, но до расстрела оставались считанные часы, а знака все не было. Однажды в его лагерь близ Тукуринки пришла очень красивая девушка и попросила часовых пропустить ее. И ей позволили пройти к нему, потому как, бывало, матери-фанатички специально посылали своих дочерей переспать со знаменитыми воинами, чтобы, по их словам, улучшить породу. Полковник Аурелиано Буэндия в ту ночь, когда девушка вошла к нему в комнату, заканчивал поэму о человеке, заплутавшем в струях дождя. Собираясь запереть стихи в ящике стола, он повернулся к ней спиной. И ощутил опасность. Не оглядываясь, выхватил из ящика пистолет.

— Пожалуйста, не стреляйте, — сказал он.

Когда он взвел курок и обернулся, девушка стояла в растерянности с опущенным пистолетом. Так ему удалось избежать четырех покушений из одиннадцати. Бывало, спасение приходило иначе. Некто — его не успели схватить — проник ночью в повстанческий лагерь под Манауре и заколол кинжалом его закадычного друга, полковника Магнифико Висбаля, которому он уступил койку на время болезни. А сам спал рядом, в гамаке, и ничего не слышал. Напрасно он старался разобраться в своих предчувствиях. Они являлись вдруг, как некое озарение свыше, как внезапная, твердая, но неуловимая уверенность в чем-то. Порой эти ощущения были так естественны, что напоминали о себе лишь тогда, когда предчувствия сбывались. А последние иной раз и не сбывались, хотя внушали надежду. Часто все оборачивалось глупейшим приступом суеверия. Но когда полковника приговорили к смерти и попросили высказать последнее желание, он без всякого труда увидел в этой просьбе знак, определивший его ответ.

— Прошу, чтобы приговор был приведен в исполнение в Макондо, — сказал он.

Председатель трибунала обозлился.

— Не лукавьте, Буэндия, — сказал он. — Это просто тактическая хитрость с целью выиграть время.

— Не можете — не надо, — сказал полковник, — но таково мое последнее желание.

С тех пор его дар предвидения больше не проявлялся. В тот день, когда Урсула наведалась к нему в тюрьму, он после долгих размышлений пришел к заключению, что смерть, наверное, не подаст знака на сей раз, потому что должна прийти не по воле случая, а по воле его палачей. Ночью волдыри не давали сомкнуть глаз. Перед самым рассветом он услышал шаги в коридоре. «Идут», — сказал он себе и невольно подумал о Хосе Аркадио Буэндии, который в эту минуту как раз думал о нем в рассветном пожаре, притушенном кроной каштана. У полковника не было ни страха, ни тоски, одна только яростная досада при мысли о том, что эта несуразная смерть не позволит ему узнать, чем закончится все то, что он не успел сделать. Дверь отворилась, и вошел страж с чашкой кофе. На следующий день, в тот же самый час, он все еще был жив и невредим, рычал от боли под мышками и пил кофе. В четверг отдал часть крема солдатам и надел лаковые ботинки и чистое белье, которое оказалось ему уже не по росту. В пятницу его тоже не расстреляли.

Дело в том, что его боялись казнить. Бунтарский настрой городка заставлял военных подумывать о том, что расстрел полковника Аурелиано Буэндии будет иметь тяжелые политические последствия не только для Макондо, но и для всей низинной области, о чем было доложено властям главного города провинции. Ожидая ответа, капитан Роке Мясник пошел со своими офицерами в субботний вечер навестить заведение Катарины. Только одна-единственная женщина устрашилась его угроз и осмелилась повести в свою комнату. «Никто тут не хочет иметь дело с мужчиной, которого смерть приглядела, — созналась она. — Не знаю как и почему, но всем известно, что офицер, который расстреляет полковника Аурелиано Буэндию, а также все солдаты расстрельной команды, все по очереди, рано или поздно, будут убиты, даже если удерут на край света». Капитан Роке Мясник обсудил положение с другими офицерами, а те доложили начальству. В воскресенье, хотя об этом никто громко не говорил и хотя военные ничем не поколебали напряженное спокойствие последних дней, весь городок знал, что офицеры готовы под любым предлогом уклониться от исполнения смертного приговора. В понедельник почта доставила официальный приказ: казнить безотлагательно, на следующий день. Этим же вечером офицеры бросили в фуражку семь бумажек со своими именами, и злосчастная судьба капитана Роке Мясника, как всегда, не оставила его без внимания. «От невезенья нет спасенья, — сказал он с глубокой печалью. — Родился в мерзости, мерзавцем и помру». В пять утра составил свою команду по жребию, построил солдат в патио и разбудил арестанта вещей фразой.