Ричард Йейтс - Плач юных сердец

Ей часто казалось, что она устала от Майкла Дэвенпорта задолго до того, как они расстались; в то же время она знала, что, если бы последние несколько месяцев их совместной жизни не сопровождались таким острым дискомфортом, вполне возможно, они до сих пор были бы вместе. Интерес друг к другу вполне мог бы возродиться, и это было бы даже хорошо — хотя бы в том, что касается Лауры.

В похожей ситуации с Карлом, решила она, следовало оказать поддержку. Сказать, что эта вещь ее «потрясла», она не могла, но она вполне могла отметить стилистическое мастерство и похвалить отдельные сцены; чем больше она об этом думала, тем легче выстраивались у нее стройные ряды комплиментов, каждый из которых не был сам по себе лживым.

Так она и поступила, когда снова приехала к нему, и он принял ее комплименты с достоинством. Было видно, что он разочарован, но видно было и то, что его собственного интереса к книге будет достаточно, чтобы завершить работу над ней. Аналогия с айсбергом больше не всплывала, чем Люси была весьма довольна: она боялась, что, если спросить его, какой же такой непомерный трагизм скрывался за рассказом о жизни Мириам, он бросит на нее тяжелый взгляд и скажет: «Удел человеческий» — или что-нибудь в этом роде.

Жаркими летними вечерами Люси нередко сидела у Карла в квартире и изводила себя раздумьями о его несостоятельности. Она делала вид, что читает журнал, пристально следя за малейшими движениями его склонившейся над карандашом спины, и давала себе волю часами придумывать самые плачевные исходы.

Этот неуверенный в себе, вечно ошибающийся, вечно жалующийся на судьбу человек никогда не напишет пятнадцати книг. В лучшем случае будет еще две-три, каждая следующая хуже предыдущей; всю оставшуюся жизнь он будет только болтать и пить, будет заводить девушек и рассказывать им про своих предыдущих девушек, будет преподавать в разных местах, и в любом из них работа его будет столь же бессмысленной, как и в Новой школе. Не важно, старым или молодым он умрет, но умирать он будет с мыслью о том, что, за исключением первого романа, ему просто нечего было сказать.

Она презирала себя за такие мысли. Если она настолько не верит в Карла Трейнора, то что она вообще здесь делает?

Иногда она поднималась и шла на кухню, потому что кухня всегда напоминала ей о лучших моментах их домашней жизни, — там ее злоба чаще всего утихала. В любом случае вера в человека никакой особой роли не играет, а профессиональные успехи уж точно к делу не относятся; если бы дело было только в них, на свете не было бы сотен миллионов женщин, преданных мужчинам без звездного будущего. А кроме того, этот второй роман написан еще только наполовину. Еще есть шанс, что ему удастся несколько оживить его. Может быть, она даже сможет ему в этом помочь.

— Карл, — сказала она как-то днем, выходя из кухни с нарочитой непринужденностью, — мне кажется, я знаю, что тебе нужно сделать с Мириам.

— Да? — сказал он, не отрываясь от рукописи. — И что же?

— Речь не об отдельных недочетах — речь о более общих вещах. — И она тут же вспомнила, что именно с этой фразы начал разговор Джек Хэллоран, когда сообщил ей, что вся ее игра в тот вечер была слишком театральной. — Я вот думаю, — продолжала она, — не слишком ли сильным человеком она у тебя получается? Есть такая опасность.

— Не понимаю, — сказал он. Теперь он смотрел на нее не отрываясь. — В чем опасность-то? И почему ей нельзя быть сильным человеком?

— Ну, я вспомнила одно замечание Джорджа Келли. Он сказал, что если присмотреться, то никакой разницы между слабыми и сильными людьми все равно нет и что, собственно, поэтому сама эта идея у хороших писателей доверием не пользуется по причине излишней сентиментальности.

— Вот как! Слушай, любимая, мне кажется, я не хуже тебя знаю, что мне нужно сделать с Мириам. Пусть Джордж Келли чинит свои ёбаные лифты, ладно? А эти ёбаные романы давай буду писать я.

Вечером, в легкой сентябрьской мороси, большие окна на красивом старом фасаде Лиги студентов-художников светились особенно благородно. Люси не спеша изучала облик этого здания, как будто собиралась писать с него картину, потому что сидела в покое и уюте в светлом кафетерии на другой стороне улицы. Уже не первую неделю она ежедневно заходила сюда после школы, брала бублик со сливочным сыром и чашечку чая, вознаграждая себя этой малостью за целый день упорной и честной работы. Но с самого начала она знала, что у ежедневных походов в кафетерий была и другая цель: ей хотелось где-нибудь задержаться, убить хотя бы полчаса перед тем, как отправиться домой к Карлу.