Ричард Йейтс - Плач юных сердец

— Ого! — Том Нельсон взглянул на него с подчеркнутым добродушием, явно намереваясь подшутить. — Бог мой! Пулеметчик, боксер, поэт, драматург. Такое впечатление, что я тут разговариваю с титаном Возрождения.

При всем своем дружелюбии шутка была не из приятных. Вот ведь гаденыш! Сам-то он кто? Но что противнее всего, Майкл должен был признать, что сам нарывался. Сдержанность и чувство собственного достоинства он всегда ставил выше прочих человеческих качеств — тогда зачем же он сам вечно начинал разглагольствовать?

И даже если такой человек, как Пол Мэйтленд, и не загнулся в этом Ларчмонте, он уж точно не стал бы давать повод для насмешек какому-то придурку в ларчмонтской электричке.

Но Том Нельсон, похоже, не замечал, что причинил боль. Он продолжал:

— Что ж, поэзия всегда была для меня чем-то очень важным. Сам, слава богу, не пишу, но читать всегда очень любил. Любишь Хопкинса [16] Джерард Мэнли Хопкинс (1844–1889) — английский поэт, иезуитский священник, стихотворное наследие которого стало известно читателям лишь после Первой мировой войны. Новаторский «скачущий стих», которым написано большинство его духовных сонетов, сразу же сделал Хопкинса одним из важнейших англоязычных поэтов. ?

— Очень.

— Ага, пробирает до костей, правда же? Примерно как Китс, как поздний Йейтс — он местами тоже пробирает. И мне дико нравится Уилфред Оуэн [17] Уилфред Эдвард Солтер Оуэн (1893–1918) — английский поэт, участник Первой мировой войны, чьи военные стихи оказали сильнейшее влияние на поэзию 30-х гг. Оуэн погиб на фронте за неделю до перемирия; сборник его поэзии, составленный упомянутым далее другом-поэтом Зигфридом Сассуном (1886–1967), вышел в 1920 г. . И даже кое-что у Сассуна. Французов я тоже люблю: Валери и других, только я не думаю, что их можно по-настоящему понять, если не знаешь язык. Мне раньше нравилось иллюстрировать стихи — пару лет только и делал, что иллюстрировал; может, когда-нибудь я к этому вернусь, но сейчас делаю просто картины.

— Так ты, значит, художник.

— Ну да. Я разве не сказал?

— Нет. И работаешь в Нью-Йорке?

— Нет, работаю дома. Время от времени отвожу готовые вещи в город, и все. Пару раз в месяц.

— И тебе удается… — Майкл хотел уже было сказать «зарабатывать этим на жизнь?», но вовремя остановился; вопрос о том, чем художник зарабатывает себе на жизнь, мог оказаться излишне щекотливым. Вместо этого он сказал: — И ты только этим и занимаешься?

— Ну да. В Йонкерсе, правда, приходилось еще преподавать — я работал в школе, но потом дела понемногу пошли на лад.

И Майкл пустился в детальные расспросы по поводу техники: пишет ли Нельсон маслом?

— Не, с маслом у меня толком ничего не получается, сколько я ни пробовал. Я делаю акварели: тушь, перо, акварельная заливка. Больше ничего. Я в этом смысле крайне ограничен.

Может, тогда его искусство ограничивается художественными отделами рекламных агентств или — раз уж он делает акварели, при одном упоминании которых воображение рисует приятные сценки с дремлющими в гавани лодочками и парящими птичьими стаями, — все сводится к удушающей атмосфере сувенирных лавочек, торгующих, наряду с такими картинками, дорогими пепельницами, розовыми статуэтками пастухов и пастушек и тарелками с портретом президента Эйзенхауэра с супругой.

Вопроса-другого было бы достаточно, чтобы все это подтвердить или опровергнуть, но Майклу не хотелось торопить судьбу. Он не произнес ни слова, пока поезд не втащил их в гулкую толчею Центрального вокзала.

— Тебе куда? — спросил Нельсон, когда они очутились на улице, щурясь от городского солнца. — Направо или налево?

— Мне на Пятьдесят девятую.

— Хорошо. Пройдусь с тобой до Пятьдесят третьей. Надо отметиться там в Современном.

Пока они шли, до него постепенно доходил смысл этой фразы, и, когда они стояли на Пятой авеню, Майкл уже не сомневался, что необходимость «отметиться в Современном» означала деловую встречу в Музее современного искусства [18] Музей современного искусства в Нью-Йорке, основанный в 1929 г. по инициативе семейства Рокфеллер, располагает лучшей в мире коллекцией модернистского и современного искусства. Попасть в коллекции МоМА — и по сей день предел профессиональных устремлений любого актуального художника. . Ему тут же захотелось под каким-нибудь предлогом пойти туда вместе с Нельсоном, чтобы на месте выяснить, что же такое там происходит, но, когда они дошли до угла Пятьдесят третьей улицы, Нельсон сам предложил присоединиться к нему: