— Кое-чего? Да это просто фантастика! Моя газета пользуется успехом! Следующий номер я напечатаю тридцатитысячным, нет, пятидесятитысячным тиражом. Может быть, кто-нибудь даже захочет поместить у нас свою рекламу… Боже мой, понимаешь ли ты, что мы можем даже получить прибыль?
Сильвия рассмеялась:
— Что за ужасные планы для человека, который издает социалистическую газету!
— У меня голова идет кругом… Не могу поверить в такой успех! Хочется напиться!
— У меня шампанское на льду.
— Я слышал о твоем шествии ко дворцу, здорово придумано! Ты потрясающая женщина!
Он обнял ее и поцеловал.
— В свете мою репутацию теперь считают не такой уж безупречной. Из-за наших с тобой отношений многие старые друзья перестали со мной разговаривать.
— Тебя это очень волнует?
Она поцеловала его:
— Я всех в Риме бросила ради тебя, безумный социалист с дурными манерами.
— Мои манеры становятся значительно лучше. Да будет тебе известно, что в камере я потребовал себе салфетку.
Она рассмеялась:
— О, Франко, это великолепно! Ты станешь самым элегантным социалистом в Риме!
Он снова поцеловал ее, на сей раз очень нежно.
— Мы с тобой прекрасная пара.
Приглаживая рукой волосы возлюбленного, Сильвия смотрела на него полными любви глазами. Никогда прежде она не была так счастлива.
1903–1910
14 октября 1903 года Огастес Декстер вернулся в банк после обеда в клубе и у себя в кабинете упал, сраженный инсультом. Через два дня его не стало.
Смерть приемного отца глубоко опечалила Виктора. Годы враждебности не были забыты, но последние одиннадцать лет своей жизни Огастес пытался как-то наверстать упущенное, быстро продвигая Виктора вверх по служебной лестнице, пока наконец тот не стал вице-президентом банка. Семейные узы стали намного прочнее благодаря женитьбе Виктора на Люсиль, и когда у этой пары стали один за другим рождаться дети, то Огастес очень привязался к внукам — Лорне, Барбаре и Дрю, появившимся на свет, соответственно, в 1895, 1898 и 1900 годах. При всех своих недостатках Огастес был Виктору отцом, и тридцатипятилетний банкир испытывал искреннюю боль от этой утраты.
Более трехсот венков, присланных на похороны Огастеса от друзей, знакомых по Уолл-стрит, политических и общественных деятелей, явились выражением признания если не личной популярности Огастеса, то по крайней мере высокого положения, которое занимал старший Декстер в городе. В течение многих лет он был неотъемлемой частью властной структуры Нью-Йорка, но наиболее проницательные финансисты уже окрестили сонное, консервативное, не поспевающее за временем детище Огастеса «Рип ван Винкль [35] Герой одноименной новеллы Вашингтона Ирвинга (1783–1859), проспавший двадцать лет.
-банк». Теперь они гадали, кто станет во главе банка. Мало кто сомневался, что если бразды правления попадут в руки Виктора, то «Рип ван Винкль» проснется и заставит о себе говорить. Финансовый мир Уолл-стрит знал, что у Виктора было полно новых идей, и только сопротивление приемного отца мешало напористому молодому сицилийцу проводить их в жизнь.
Через три дня после похорон огласили завещание Огастеса, и хотя Виктор стал богатым человеком, последняя воля приемного отца принесла ему большое разочарование.
Огастес оставил сыну дом на Медисон-авеню, летний коттедж в округе Датчесс и пакет акций крупнейших компаний с самыми высокими дивидендами стоимостью почти в миллион долларов, но контрольный пакет акций «Декстер-банка» стоимостью пять миллионов Огастес оставил невестке Люсиль.
Сначала Виктор не мог понять, почему отец, прежде открыто прочивший его в наследники, лишил его возможности полностью контролировать банк. Однако потом до Виктора начал доходить смысл посмертного послания Огастеса: окончательно все обдумав, старик не мог полностью довериться Виктору. И Виктор знал, что винить, кроме себя, некого, причина крылась в убийстве Марко Фоско. Огастес никогда больше не возвращался к этой теме, но воспоминание наверняка угнетало его до конца дней, не давая забыть об основном «недостатке» Виктора — его сицилийской крови, из-за которой старик не верил в постоянство доброго нрава сына. Если Виктор мог убить, на что еще он способен?
Поэтому Огастес наделил полной властью над банком не сына, а племянницу-невестку. По-видимому, он считал, что в жилах Люсиль Декстер течет более надежная кровь.
Читать дальше