Отто Штайгер - Избранное

Наконец пришло воскресенье. Утром я неторопливо отправился на избирательный пункт и бросил в урну бюллетень со своей фамилией. Я сдержанно кланялся направо и налево, в том числе и людям, совсем незнакомым, ибо говорил себе: «Кто знает! Может быть, ему известно твое имя!»

Потом мы весь день сидели дома. Равномерными струями лил дождь. Бетти читала книгу, Тедди забавлялся своей железной дорогой, а я с надеждой устремлял взор в промокший мир.

— Папа, поиграй со мной! — попросил Тедди.

— Не хочется! — ответил я.

Более важные мысли занимали меня, чем вопрос, правильно или неправильно переведена стрелка у станции. Часы ползли удручающе медленно. Я думал о множестве счетчиков голосов, которые вот теперь заняты определением результатов. Только бы все сошло гладко и мое имя не было по ошибке пропущено!

«Собственно, я уже городской советник, — сказал я себе, и мне захотелось выйти под дождь и показаться народу. — Тяжкую ответственность взваливаешь ты на свои плечи!» — пожалел я себя, хотя и не понимал этого в буквальном смысле. Тем не менее я серьезно решил делать все, что могу, для общего блага.

Точные результаты стали известны лишь на другое утро. Я не был избран, Шах — тоже. Угрюмый и какой-то отупевший, принялся я за работу. Мои служащие хихикали за моей спиной. Но я не обращал внимания, у меня было слишком гадко на душе. За обедом Бетти попыталась меня утешить.

— Удастся в другой раз, — сказала она.

— Оставь! — отклонил я этот разговор. — Все в порядке!

Во второй половине дня позвонил Шах. Он смеялся, но его смех звучал искусственно.

— Кто бы подумал, — сказал он. — А у тебя еще меньше голосов, чем у меня.

— Да, — коротко ответил я. — Но все это не важно.

Мне было противно говорить о своем поражении. Противен был и Шах с его медовым голосом, противна вся жизнь. Кроме того, я знал, что в конторе за стеной секретарша навострила уши и злорадствует.

— Только не сдаваться! — сказал Шах. — В другой раз пройдет лучше. Ты не думаешь?

— Конечно! Пожалуйста, извини, у меня много работы.

После этого я сидел, глядя на письменный стол, на множество писем, ожидавших ответа, и не мог ни за что приняться. После вчерашнего мрачного воскресного дня солнце на улице светило особенно ярко. Я открыл окно в ожидании сам не знаю чего. Рядом дробно стучала пишущая машинка, иногда заливался телефон, и секретарша отвечала на звонки. Слышно было дребезжание трамвайных вагонов, громыхали грузовики, и время от времени раздавались пронзительные детские голоса. В комнате заблудилось какое-то насекомое, сделало, жужжа, несколько кругов и снова устремилось за окно, к солнцу.

Я не привык в рабочие часы сидеть праздно. Но сегодня я был просто не в состоянии делать что-нибудь путное. Если я пытался себя принудить — брал в руки письмо, просматривал его и обдумывал ответ, — мои мысли все равно ежеминутно отклонялись в сторону, и я не понимал того, что читаю. Тогда я наконец дал волю овладевшим мной думам и горю. Снаружи манило солнце, и я вдруг решил поехать в Лангдорф и навестить Гассера.

Когда я подходил к его дому, мне стало немного не по себе. Гассер, наверно, на фабрике и не станет из-за меня бросать работу. Если же я останусь наедине с Мелани, о чем мне с ней говорить? Она попытается неумело, на свой неуклюжий лад, утешить меня… Я решил делать вид, что поражение на выборах мне совершенно безразлично. Но, еще не войдя в дом, я отбросил эту мысль. Мой приход в такое время должен был показать ей, как сильно случившееся выбило меня из колеи. Когда я видел ее в последний раз, она, прощаясь, задержала мою руку. Ее короткие пальцы с плоскими ногтями сильнее сжали мои, она вспыхнула и сказала: «От всего сердца желаю вам успеха».

Ну хорошо, она будет меня по-своему утешать, и я должен буду это терпеть. Зачем же я сюда приехал, что мне здесь надо?

Я позвонил. В ту же секунду из-за угла ко мне кинулся Белло. Он меня уже хорошо знал, залаял от радости и начал хлестать меня по ногам длинным тонким хвостом. Мелани открыла сама. Я сразу увидел, что она все знает. Тем лучше, мне не нужно будет ничего рассказывать. Она очень смутилась, и все-таки мой визит, по-видимому, обрадовал ее.

— Входите! Пожалуйста, входите… прошу вас! Я сейчас дам знать отцу. Он на фабрике.

— Не надо, фройляйн Гассер. Я только на минутку и не хочу ему мешать.

Она колебалась.

— Вы считаете… я не должна его вызывать? Но войдите же в комнату! Видите, я за своим любимым занятием.