Виктор Ерофеев - Страшный суд. Пять рек жизни. Бог Х (сборник)

Бормотуху с Крокодилом он нашел в ванне — она провела под водой двенадцать минут! — заорала Крокодил в лицо Сисину — в мокрой руке у нее был большой круглый будильник — мировой рекорд! — шли телеграмму Гиннессу! — болтались ее грушевидные петербургские груди — Бормотуха, раздвинув черные волосы, скромно кивнула — с укусом на шее — Сисин молча взял будильник и вышел, прикрыв дверь — его голову охватили угрызения совести — в большой нерешительности он заходил по заплеванной квартире — их не заставишь пылесосить — печально подумал он — взял записную книжку — полистал — Валентин оставил ему свой служебный телефон — но он его не находил — еще раз перелистал — Валентина не обнаружилось — он лег на пол посреди комнаты и попытался прийти в то промежуточное состояние, когда его вызывали на связь — никто долго не откликался — Сисин не знал, как это делается — потому что это делалось без его усилий — более того, вопреки его воле — он долго лежал, прислушиваясь к пустоте — в ванной снова началась возня — плеск воды — Сисин медленно погружался во мрак — из мрака он выловил наконец какой-то далекий голос — это был темный голос, сливающийся с темнотой — совсем неразборчивый голос — сделав над собой нечеловеческое усилие, Сисин стал вникать в суть монотонного сообщения — кто-то читал по складам расписание электропоездов на Можайск — восемнадцать двадцать пять — услышал Сисин — Сара страдала — она любила женатого мужчину — она бралась лихо судить об Иране — Эфиопии — Палестине — Турции — получалось если не верно, то складно — но стоило ей приблизиться к Восточной Европе — как она несла дичь — она мечтала проехаться по Транссибирской магистрали и увидеть Кремль — она твердо знала: — шапка, самовар, Достоевский — она гордилась тем, что никогда в жизни не была в «Макдоналдсе» — она воспитана на Достоевском и nouvelle cuisine [30] Новая кухня ( фр .). — Кевин тоже на Достоевском — но он не брезговал и «Макдоналдсом» — они все почему-то не смыслят в России — в Москве Сара съела в «Савойе» борщ — поданный в духе nouvelle cuisine — с пампушками — сделала круглые глаза — поразилась ресторанной дороговизне — белье из рыбьей чешуи — ходит по снегу — толкает его в сугроб — смеется — Сисин устало бредет вдоль всего этого фольклора — она кладет монетки на рельсы — чтобы электричка их раздавила — Сисин решает на ней жениться — Сара блондинка — она лиха — предприимчива — находчива — стремительна — не трусиха, в отличие от Маньки — Сара умница — любит Африку — вообще жизнелюбива — но Сара не любит Запад — она не любит скучный Запад — она не любит Запад, потому что там правило господствует над чувством — неприличие вытеснено в отбросы общества — парадокс заключается в том, что она носится по «третьему миру» в борьбе за ценности Запада — эти ценности она отрицает, отметает, но пропагандирует — Сисин ей сообщил об этом — она не смутилась — или все-таки смутилась — то есть она говорит, что внутри нее пустота — если бы она не писала с позиций западных ценностей, ее бы не посылали, не печатали, не платили, наконец, денег — нет ни одного конфликта, который бы она не посетила — даже те, куда не посылали женщин — непоседа — она повсюду бесстрашно ездила — плакала над сиротами, разоблачала войны, коррупцию местных властей, наркобизнес, хунты, фаллократию, носительниц натуральных мехов, антиэкологические мероприятия — рубила правду-матку — ее специальность: беспощадные интервью — ее любили читать, еще больше смотреть по телевизору — у нее были совсем девичьи веснушки — задор в глазах — Микки-Маус вас съест с потрохами! — предупредила Сара — Сисин хмуро дернул головой — не увлекайтесь вы в вашей России Микки-Маусом! — она бежала из Нью-Йорка в Париж — собрала свои пластинки, кассеты, три тыщи книг — и бежала — не могла жить по соседству с нищетой, лицемерием, безнадежностью — Нью-Йорк для нее был незаживающей кровоточащей раной — Восточный Бруклин! Гарлем! Бронкс! — прижизненным адом для миллионов гниющих заживо людей — отстань — а в это время на Манхэттене, гео графически похожем на говяжью вырезку — Сисин дальше никогда не слушал — он не говорил Саре, кто он на самом деле — она нелепо повела себя в Лурде — ну, раз ты не погиб — сказала она — после того, как Элла Борисовна чуть было не укокошила его в Женеве — проницательная русско-еврейская женщина, маленькая служительница ООН — когда-то в прошлом перемещенное лицо — настрадавшееся — знавшее толк в языках и товарищах с Востока — раскусила Сисина незамедлительно — таких людей не бывает — Элла Борисовна считала Ленина всемирным сумраком и была готова это доказать с помощью фотографий из старых фолиантов по истории РКП(б) — ничего удивительного, что раскусила — она сразу поняла, что Сисин лишит ее как смысла фирна, так и самого фирна — и не только ее — она догадалась, что он замыслил уничтожить юманитэ — что делать? — оповестить ООН? — но ООН такая неэффективная организация! — Элла Борисовна зазвала его на ужин — заехала за ним в гостиницу — повезла к себе домой, затараторила, не замолкая ни на секунду, оглушая Сисина сведениями о Женевском озере, Набокове, чудовищными потоками ооновских идей — он любил кормить школьниц в Монтрэйе конфетами — конфеты таяли у него в карманах — все ноги всегда в шоколаде — плела она о своем родственнике — въезжая в подземный паркинг — он не выносил беременных — по себе помню — от меня его просто физиологически рвало — Элла Борисовна въебалась на ускорении в бетонную стену — хрясь! — всем телом вылетел Сисин навстречу смерти — лобовое стекло хрустнуло — треснуло — но не разбилось — разбил лоб, сломал руку в четырех местах — отлетел назад в кресло — Элле Борисовне следовало бы выбрать другой аппарат — став камикадзе, Элла Борисовна поломалась об руль — очнулась уже в больнице — поедем в Лурд — сказала Сара — там поблагодаришь — Сисин мысленно добавил — но не сказал ничего — во-первых, вышло бы неловко — не к месту — тем не менее они поехали — бросившись к Маньке, уверенный, что она его любит до гроба — не тут-то было — встретившись зимним вечером в ресторане с Манькой, Сисин в полном недоумении узнал, что та посмела полюбить другого — кого же? — догадайся — не знаю — ну, как ты думаешь? — ах, все-таки его! — поморщился он, догадавшись — Сисин стал кивать головой направо и налево — комично изображая разные степени удивления — совсем не по-русски — излишняя смелость оказалась предвестником энтропии — агония слишком медленна — добей! — Сисину было странно, что Манька больше не любит его — в странном состоянии они едут к нему на квартиру — поскольку Ломоносов в Америке и пишет ей красивые письма — она пишет ему — они любят друг друга — они вот-вот поженятся — на кухне она признается ему в дополнительных нежностях к Ломоносову — однако она с ним спит — даже моет — даже воркует над бегемотом — Сисин решает вступить в бой за любовницу — он задет — ему больно — у него разрывается грудь — он разыгрывает целую драму — она его отвлекает — Манька принимает его как родственника — предлагает ему ходить на лыжах, ездить на дачу — быть зоной отдыха — Сисин делает вид, что согласен на такие постотношения, однако хочет большего — наконец, он понимает, что не может без Маньки жить — он яростно борется — никакое человеческое общение не сравнится с хорошей книгой — иногда его охватывали сомнения — все-таки не самой последней сволочью он был — не самой злостной — сомнения охватывали его преимущественно на берегах Средиземноморья — неподалеку от Барселоны, на молу, изображая из себя писателя, он вынул записную книжку — Сара замерла от восторга приобщения к таинству — он ее этим не баловал — писал: — иногда меня все-таки охватывают сомнения — на брегах Средиземноморья — зачем человеки расползлись? — скажите на милость — зачем человеки так бурно, неудачно расплодились? — а хотелось бы знать — в Италии тоже случалось — на границе Европы и Африки — на жарком, ветреном острове пантесков — в его гротах с легкоранимым розовым цветом скал на уровне воды — Сисин стыдливо отводил глаза от природы, снявшей в гроте трусы — присевшей на корточки — из записной книжки спланировал на ботинок листок — написанные почерком Сисина цифры телефона — Сисин всмотрелся в цифры — 924 — сомнений не оставалось — это был служебный телефон Валентина.