Виктор Ерофеев - Страшный суд. Пять рек жизни. Бог Х (сборник)

Может быть — думал Жуков — все это было большой неудачной шуткой? — он меня разыграл — втянул в свою безумную игру — психушка даром не проходит — я поддался — может быть, он разыграл свой жизненный роман — и когда с моей помощью кончил — или вообще все не так? — генеральская дача сгорела дотла — вместе с мертвым Сисиным — никаких следов — Жуков усмехнулся — мы проезжали брестскую границу — вдоль дороги стояли покосившиеся автомобили мелких торгашей — томились неделями — перепрятывали — жгли костры — в панамах и кепариках — срали в сторонке — кто родил — кто неудачно порезал вены — тренировочные костюмы — разгоряченные — нет — думал медленно Сисин — проезжая все это мимо — нужен полный, исчерпывающий геноцид — вывести с лица Земли — а эти прыщавые? — лучше? — они что, лучше? — деточки бегают — с мячиком — милые — кому-то они дороги — ладушки — Сисин отвернулся — тоже уничтожить — всех — разом — детишек — убить всех — только чем? — чтоб не мучились — он потер лоб — но сперва разберусь с Манькой — проходи, Жуков — проходи, что стоишь? — да — все это мое — заработано литературным трудом — не ожидал? — писать нужно лучше — настенные росписи сталинского периода — медведь с глазами зэка — а трубы? — ты посмотри, что за трубы! — не трубы — стволы берез! — здесь жил генерал — историческая личность — участвовал в поимке Хрущева — в шкафу его фуражка — Жуков примерил на лысину генеральскую фуражку — тебе идет — а погреб — иди сюда! — не погреб, а бункер! — умер-умер — здесь в одиночестве я коротаю свои дни — играю с компьютером в шахматы — целый год сижу и играю с ним в шахматы — пью липовый чай — молчу — стал молчуном — молчальником — монашествую — компьютер, блядь такая, сильно канает! — а это, видишь, девятый вал — я думал сначала, что это горы — но живописец на Новый год приезжал, разъяснил: — девятый вал — требовал водки — бывший генеральский телохранитель — Россия затоварена талантом — позвонила на следующий день сама — грустная — с извинениями — ты ж не ревнивый — мириться хотела — только через наказание — сказал Сисин — какое? — увидишь — он ехал к ней уже отчасти равнодушный — нет, он ехал к ней в мутной злобе — он не мог понять, какой он едет — ну, какое наказание? — спросила — игриво — шутливо — он сидел в кресле и смотрел в монокль на свои ботинки — пришли голландские женщины непонятного возраста и совсем неуклюже принялись копаться в помойке его характера — он шел мимо невзрачного миланского парка — в одних машинах было пусто — в других сидели любовники и целовались — бросались в глаза короткие юбки — Сисину больше нравились пустые машины — тянуло к вегетарианству — Гауди был отстрелянной гильзой — энтузиасты-коротышки бросали куртки на арену — приветствовали тореадора белыми грязными носками — не то чтобы жалко было быка — Хемингуэй хуев — добродушно подумал он — опять откуда-то понаехала Сара — там каждая девка появлялась на сцене со своей кроватью — тужась, выкатывала ее из-за занавески — Сисин за долгое время первый раз развеселился — выпил виски — Сара взяла его за руку: смотри! — старая испанка быстро разделась — схватила сисинского соседа — уволокла на сцену — стащила с него брюки — надела резинку — пососала — положила на пол — залезла на него и оттрахала — публика ржала — он подставной? — с неподдельным интересом спросила Сара — не знаю — сказал Сисин — они улыбнулись друг другу — проехал на коляске хмурый дебил — на какой-то момент Сисин стал патриотом — он думал о том, что пройдет десять лет, и Россия покажет, на что она способна — и он примет участие — тогда все заткнутся — но он знал, что никогда ничего не будет — а если будет — то будет еще противнее — богатая Россия покажет свои гнилые зубы — и он переставал быть патриотом.

От Ирмы осталась бумажка — милый мой! — неприятно начиналась она — Сисин отпел ее в церкви — несмотря на самоубийство и латентное лютеранство — договорившись с отцом Василием — книжником, другом богемы — Сисин стоял со свечой посредине церкви в оливковом кашемировом пиджаке и серой «неприхотливой» рубахе из нью-йоркского Gap’a — все нашли, особенно Никифор, что у него одухотворенное лицо — он похоронил ее, как полагается — на Ваганьковском — неподалеку от Есенина — не хватило рук — подсобил Жуков — в глазах у него блестели слезы — видишь, моя тоже выбросилась — сказал Сисин Жукову — и зачем-то сокрушенно добавил: — в лазурном халате — с какого этажа? — сквозь слезы уточнил Жуков — с третьего — а моя — с пятого — не без гордости сказал Жуков — Крокодил и Бормотуха подставили свои слабенькие плечи — впереди шел, блестя очками, отец Василий — по дороге к воротам Сисин, заблудившись, наткнулся на несвежую могилу — он был Сруль Соломонович — она — Цыпа Давыдовна — они умерли в один год — Жуков! — закричал Сисин — глянь! — Сруль и Цыпа — прочитал неизвестно откуда взявшийся Жуков — они переглянулись — с тех пор Сисин иногда звал Жукова Цыпой — а Жуков иногда звал Сисина Срулем — зато на поминках собрался народ — Сисин накупил гору жратвы — все напились — некоторые переели — отец Василий выступил как тамада — много хороших слов сказал он об Ирме — Бормотуха называла его владыкой — он застеснялся — уединился в туалете на полтора часа — к нему стучались, он не ответил — Крокодил с Бормотухой остались на ночь мыть посуду — где в это время Манька? — в каком году исчезает Ирма? — Сисин едет в Америку — находит Воркуту — в фестивальном Эдинбурге приходит к выводу, что основа жизни — самооправдание — но разочаровавшись в Воркуте — уже в Париже — вот моя переводчица — Сара увидела по-русски мешковатого Сисина — который считал себя сверхъевропейцем — Сисин влюбленно смотрел на Воркуту, выбиваясь из последних сил — Сара была заинтригована — она любила горячие точки и роскошь — она обыкновенная chi-chi [29] Любительница роскоши ( фр .). — ходили из бара в бар — глубокой ночью, не найдя лучшего места, поцеловались на мосту Александра Третьего — Сисин проснулся как ошпаренный — ранним утром вышел на кухню — мутно блестели плохо вымытые рюмки — скатерть была вся в разводах — Ирма всегда хорошо мыла рюмки.