Виктор Ерофеев - Страшный суд. Пять рек жизни. Бог Х (сборник)

Узрев в старушке, бесплатно обучающей одаренных детей, матерую порнушницу и узнав мотивы ее деятельности, я решил, что Маринина либо сошла с ума от своего инстинктивного противостояния культуре, либо — запредельная антисемитка. На вопросы, как же еврейка стала главным врагом страны, если анонимный город в книге призван олицетворять Россию, и не слишком ли много в тексте психологических «случайностей», моя собеседница ответила, что еврейская тема тоже «случайна», в доказательство сославшись на то, что у нее самой есть еврейская кровь. И тут у меня в голове зазвучала старая песенка:

За что ж вы Ваньку-то Морозова?

Ведь он ни в чем не виноват…

Конечно, проще всего признать, что все эти темы и впрямь «случайны». Да здравствует неудачная психология! Да здравствует плохая игра на чужой территории! Иначе о чем разговор?

В сердце каждого русского дремлет Распутин. Но бывает и так, что Распутин не дремлет. Разбудишь в себе Распутина, и жизнь вышла из берегов: начинаешь испытывать яростную, ни с чем не сравнимую радость от безобразия, гульбы, неприкаянности, страдания и глумления. «Насилие — радость души», — учил Распутин. Я буду его позорить, ненавидеть вонючее блаженное лицо, мечтать выколоть пронзительные, адско-райские глаза (ни у кого не было таких глаз), кастрировать, разрубить на куски, размазать по стене, вымочить в кислоте похабных слов, но это — мой человек. Родная кровь. Распутин — древняя шаманская маска.

Распутина понять страшно. Лучше его совсем не понимать. Иначе видна вся та пропасть, которая отделяет Россию от нормальных цивилизованных стран, и — что с этим делать? Во всяком случае, Распутин — уже достаточное основание, чтобы сказать, что Россия по своим корням ничего не имеет общего с Западом.

Я вижу, как он выдавливается из утробы матери, захлебывается от первого крика; я знаю, зачем он вылез на свет: Распутин всех сдаст. Он будет целителем смерти. Он все сделает наоборот, вопреки, назло всем и себе — и добьется всего: власти, запредельного скотства, святости. В своей родной злоебучей Сибири он быстро, незаметно отрастет в мужика с мерцающей геометрией частей тела: не то длинный, не то коренастый, не то орел, не то мышь летучая, то ли с сахарными зубами, то ли с гнилыми — каждому виделся он по-своему. Столь же мерцающей будет его душа. Он ни о ком не скажет худого слова, но никому не поздоровится от его гнева. Он будет любить воровать, как всякий русский, мечтающий о спасении души. Драчливый, ищущий в кровавых драках кайф, он станет бить как чужих, так и собственного отца. Его нервная организация субтильна, как у девушки. По его же признанию, каждую весну с пятнадцати до тридцати восьми лет он не будет спать в течение сорока дней. Распутин бросится за помощью к святым. Босым пройдет по монастырям, не меняя нижнего белья по полгода. Теологическая убогость православия, не совладевшего ни с народным язычеством, ни с государственной властью, породила буйные секты желающих поговорить с Богом начистоту. Распутин ввинтится в одну из самых раскольных общин, не оскопится, но насосется бесстыжих радений, поймет, что религиозный человек должен плясать часами без передыха и быть хорошим танцором, как царь Давид. Он заделается хлыстом. Хлысты— живое противоречие русского человека, в самобичевании ищущего Христа в себе и Христом становящегося, готового отрицать семейный секс, но предаваться свальному греху, выходя из греха через грех. Втайне Распутин навсегда хлыстом и останется. Юродивый, придурок и просто дурак, он ввинтится в Петербург по самую сердцевину, митрополитов выстроит, аристократических баб взбодрит, утешит меланхольного царя, императрицу Александру Федоровну возьмет за нежное, материнское место.

Он войдет к «царям» (так он называл императорскую чету), как к себе домой — будет повод. После того, как императрица родит четырех дочерей (позже Распутин будет подсматривать, как они раздеваются в детской), наконец, появится на свет наследник Алексей, страдающий генетической болезнью семьи императрицы — гемофилией. Распутин будет с успехом заговаривать его больную кровь. Но дело не в том, кто он — знахарь или вампир. А в том, что побеждает тот, кто меньше любит.

Григорий Распутин был уродом любви. Бесчисленные книги, ему посвященные, прошли мимо главного: в жизни он никого не любил, ни жены, ни любовниц. Ни одна женщина не стала для него самоценной. Он говорил, что «только любовь свята», но на деле подменил любовь ледяным любопытством. Он ел руками все, даже рыбу. Женщин он тоже ел руками. Распутин любил трогать, щупать, видеть и унижать. Победы его не интересовали. Эротический секрет Распутина заключался даже не в подчинении, а в продлении женского сопротивления до умопомешательства. Женщина должна уступить в полном бреду. Распутина, очевидно, распалял расплавленный грех. Он связал совокупление и молитву в единый узел. Это был тот самый распутинский экстаз, который давал ему уникальную энергетическую силу. Святость любви Распутин понимал таким образом, что женщина, которая не любит своего мужа, но живет с ним, греховна, и ей надо пройти через распутинскую кровать, быть изнасилованной, вываляться в позоре, чтобы затем покаяться. И он продолжал любить бить. Его книжный издатель Филиппов был нечаянным свидетелем сцены: Распутин в своей спальне отчаянно бил жену петербургского генерала, салонную львицу Ольгу Лохтину. Та держала Распутина за член и кричала: — Ты — Бог!